We're all just stories in the end.
У меня есть незакрытый гештальт по Доктору. К сожалению, гештальт тянет на немаленькое макси, а со временем на него не очень. Но я всё-таки выложу кусочек из написанных двадцати страниц... ну, хочется)).
Названия нет, ничего нет, есть только идея и примерный план)).
Автор: bbgon
Фандом: Доктор Кто
О ком: (пока) Мастер/Доктор, Марта, Торчвуд, далее - неожиданные гости))
О чем: АУ после 3го сезона, где Мастер не умер, а... с ним приключилось нечто другое, возможно, неприятное, а возможно - открывающее новые горизонты.
Кусочек 1Глава 1
Обычно я всегда помню, что делал, когда, где и с кем. Только что я был в своей комнате в Академии: слева кровать, справа стол, в центре на полу импульсный резонатор для наведения трудноуловимых помех в опыте с пространством-временем моего драгоценного соседа из комнаты напротив, который стал уделять слишком много внимания учебе и слишком мало – мне. Ничего опасного, простая шалость. Я точно помню, что проверил все контакты, подкорректировал угол воздействия и замкнул цепь; лопасти прибора начали раскручиваться, как и было задумано – и в следующую секунду я обнаружил, что лежу на спине на чем-то мягком и тело отказывается мне повиноваться. Целая вечность ушла у меня только на то, чтобы открыть глаза. Я не преувеличиваю насчет вечности: я смутно слышал, что ко мне кто-то подходит, профессиональными движениями касается меня, говорит что-то и уходит. Из этого я смог сделать первое умозаключение: если мое тело находится в неадекватном состоянии и меня осматривают, то я нахожусь под медицинским наблюдением. Вывод подтвердился, когда сквозь общее онемение я смог различить, что голова у меня раскалывается, а в левой верхней части живота пульсирует боль. Среди профессиональных рук, совершавших манипуляции с иглами и приборами, вскоре вычленилась пара непрофессиональных, которые гладили меня по голове, держали мою ладонь, и появление которых сопровождалось тихим сочувствующим шепотом. Увы, слов я различить не мог, как ни старался, но предполагал с большой долей уверенности, что виноватые интонации могут принадлежать только любимому другу, который чувствует свою ответственность за то, что мой опыт пошел не так и я угодил в больницу (так как что еще могло произойти?). Не преподаватели же или родители будут просиживать у моей койки целыми часами.
Я болтался в неприятном состоянии затуманенного сознания порядочно времени, пока однажды вокруг меня всё не взорвалось оглушительным воем. Знакомые руки взяли меня за плечи, и я наконец-то смог различить слова, произнесенные четко и с расстановкой:
– Я скоро вернусь. Не смей умирать, ты слышишь меня? Я скоро вернусь.
Сирена визжала ещё некоторое время, а затем стало тихо. «Скоро» затянулось. Я лежал и слушал, то проваливаясь в полное забытье, то выныривая из него. Наконец, мне это надоело.
Я сделал над собой усилие – и открыл глаза.
Здесь было ярко. Отовсюду бил белый свет – таково было мое первое впечатление. Зажмуриться я не мог, уверенный, что, стоит мне закрыть глаза, вырваться из туманного плена во второй раз будет куда сложнее. Постепенно зрение моё адаптировалось, и я увидел, что надо мной всего лишь белый потолок с несколькими небольшими светильниками, вмонтированными в него. Я повернул голову: слева стояли приборы в виде больших металлических ящиков с экранами. Их форма была мне незнакома; странно, отметил я, потому что основной и специальный курсы медицины я уже прошел, а с тех пор существенных изменений в технологиях произойти не могло. Что ещё находилось в комнате, я определить не мог, потому что моя койка была огорожена плотной белой шторой. Переведя взгляд вправо, я увидел, что из руки ближе к локтевому сгибу у меня торчит игла с присоединенной к ней трубкой. Что за варварские методы? Такие используют только на планетах с низким и средним уровнем развития, но никак не у нас. Из текущих наблюдений напрашивался вывод, что именно на такой планете я и нахожусь, но я решил повременить с ним, пока не получу дополнительные данные. Я попытался поднять левую руку, чтобы выдернуть иглу, но наткнулся на неожиданное препятствие: мое запястье было приковано к поручню кровати наручниками. То же было и с правой рукой. Что за ерунда? Ну да, я стащил из лаборатории пару ненужных микросхем, но за такое не берут под арест! Тем более что в моем состоянии я вряд ли убегу далеко.
– Эй! – позвал я, но пересохшее горло было способно только на слабый крик. Я кашлянул, готовясь крикнуть вновь, когда занавеска отдернулась и передо мной возникла темнокожая девушка в белом халате.
Она сказала что-то, чего я не расслышал или не понял.
– Что? – переспросил я. Она ответила мне – уже другой, более длинной фразой на незнакомом языке. Кажется, моя версия подтверждалась: я не на Галлифрее. Но это тут же рождало массу вопросов: если не дома, то где? Как я здесь оказался? Что им от меня нужно? Где Тета – если это он держал меня за руку и обещал скоро вернуться?
– Я вас не понимаю, – сказал я. Девушка могла бы догадаться использовать универсальный транслятор – с какой радости я должен знать туземный язык? Она нахмурилась и подошла ко мне, быстрыми движениями проверив мой пульс, поправив капельницу – и наручники.
Я приподнял руку и слегка тряхнул металлическим браслетом.
– Зачем – это? – отчетливо произнес я, хотя вряд ли можно было надеяться, что она владеет галлифрейским. Жаль, что лингвистика – не мой конек; я знаю сонтаранский и джудунский, но девушка явно не принадлежала ни к той, ни к другой расе. На всякий случай я повторил свой вопрос на обоих языках. Девушка покачала головой и что-то недовольно ответила, глядя мне прямо в глаза.
– Где я? – спросил я, обведя взглядом комнату, и вновь посмотрел на неё.
– Hospital, – произнесла она медленно.
– Hospital, – повторил я новое слово. Интересно, название планеты или название места? – Что случилось? Почему я не на Галлифрее?
Девушка встрепенулась при последнем слове и странно посмотрела на меня. Она склонилась ко мне, бесцеремонно приподняла мои веки и заглянула в глаза.
– Gallifrey? – вопросительно произнесла она и добавила более длинный вопрос, тоже заканчивавшийся словом «Галлифрей». На всякий случай я кивнул. На её лице отразилась глубокая задумчивость. И что всё это значит? Она не знала, откуда я? В таком случае, что она за врач, если не может определить происхождение пациента по его физиологии? Я попытался найти ещё какие-то слова, которые могут быть ей знакомы:
– Я с Галлифрея, в созвездии Кастеборус, галактические координаты 10-0-11-0-0 к 0-2. Повелитель времени.
– Master, – прервала она меня и требовательно спросила что-то. Я слегка покачал головой:
– Я не понимаю.
Я начал уставать от этого бессмысленного разговора и прикрыл глаза. Девушка вздохнула, и я услышал удаляющийся перестук её каблуков.
Следующая беседа с местным населением состоялась, когда я проснулся, уже чуть более бодрый и набравшийся сил. Я попытался сесть, но наручники не давали практически никакой свободы движения. Внезапно я почувствовал, насколько у меня затекло тело от долгой неподвижности. Хотелось размяться, пить и есть.
– Эй! – позвал я, с удовольствием обнаружив, что мой голос уже не звучит, как у умирающего. – Персонал! У меня есть пожелания!
Занавеска отдернулась, но вместо знакомой хрупкой девушки передо мной стоял высокий широкоплечий мужчина. Взгляд у него был недобрый. Он коротко и грубовато прикрикнул на меня, что я перевел для себя как просьбу не орать.
– Отстегните меня, – потребовал я в ответ и потряс наручниками, так что они загремели о металлические поручни кровати. С мужчиной я решил не церемониться: по полувоенной форме и манере обращения он напоминал не врача, а охранника.
Тот хмыкнул и покачал головой:
– No, Master.
Опять «Мастер» – как будто так они называют меня. Чтобы проверить свою догадку, я переспросил: «Мастер?» – и, неловко вывернув кисть, указал на себя. Охранник обрадовался, кивнул и что-то насмешливо и решительно заговорил. Меня давно уже начало раздражать, что я лежу перед ним, распластанный и беспомощный, а он даже не думает озаботиться нуждами пациента.
– Я не Master, – недовольно сказал я. – Меня зовут Кощей. Кощей, – повторил я, чтобы до туземца дошло.
– Koschei? – произнес он, будто я сморозил какую-то чушь, и опять заговорил быстро и решительно, упрекая меня в чем-то и повторяя слово Master.
Это становилось утомительно, и парень мне не нравился. Мне в голову пришел элементарный способ добиться внимания врача: я, делая вид, что продолжаю слушать охранника, усилием воли замедлил биение одного из сердец и задержал дыхание – это должно было отразиться на их приборах; примерно через минуту я судорожно, поверхностно задышал, словно мне не хватало воздуха, выгнулся и закатил глаза.
– Martha! – крикнул охранник.
В палату вбежали люди, и после некоторой суеты я позволил им привести себя в чувство. Я приоткрыл глаза и, как и надеялся, увидел склонившуюся надо мной темнокожую девушку. Сегодня её волосы были собраны в хвост, что, на мой взгляд, шло ей больше, чем пучок на затылке. Она с профессиональным беспокойством смотрела на меня; я слабо ей улыбнулся, но это почему-то не вызвало положительной реакции.
Охранник принялся рассказывать ей что-то; я уловил слова «Мастер» и «Кощей» – видимо, он пересказывал ей нашу беседу. Лицо у девушки стало ещё более сосредоточенное.
– Master, – обратилась она ко мне, наблюдая за моей реакцией. Ага, хочет удостовериться, что я буду настаивать на своем имени. Что ж, для прекрасной докторши можно и повторить:
– Кощей, – сказал я. – Меня зовут Кощей. Я с Галлифрея, – заодно напомнил я на всякий случай.
Девушка с охранником переглянулись: девушка была встревожена, а мужчина насмешливо пожал плечами. (Я заметил, что это была его обычная манера).
– You – remember – me? – спросила она разборчиво, вновь обернувшись ко мне. Я приподнял брови. – I am Martha, – сказала она. – Martha.
– Марта, – повторил я. – А он? – я указал взглядом на охранника.
– Jack, – ответила Марта. Его имя я повторять не стал, много чести. Джек заговорил, оживленно жестикулируя. Марта то возражала ему, судя по тону, то задумчиво качала головой. Я переводил взгляд с одного на другого, пытаясь понять, что происходит. У меня появилось два подозрения: во-первых, что Джек вовсе не охранник, а тоже врач, и, во-вторых, что нечто в моем поведении вызывает у них беспокойство, и сейчас я наблюдаю медицинский консилиум.
– Марта, – мягко позвал я. – Что происходит?
Они умолкли и обернулись ко мне. Кажется, я чем-то очень удивил Джека, но не стал об этом задумываться. Марта пододвинула к койке стул и села, Джек встал у нее за плечом.
– You – remember – the Doctor? – спросила она. – Doctor.
Так, теперь они хотят выяснить, на какие слова я отреагирую. «Доктор»? Я помотал головой. Джек недоверчиво хмыкнул, но Марта жестом прервала его.
– Harold Saxon.
Я вновь помотал головой.
– Lucy, Lucy Saxon. Torchwood. UNIT. Tardis. Valiant.
На всё это я отрицательно качал головой, слова не вызывали никаких ассоциаций. Немного подумав, Марта сказала:
– Toclafane.
Она произнесла слово на туземный манер, но я его узнал. Только причем здесь безобидные монстры из галлифрейского фольклора? Я осторожно кивнул и повторил по-галлифрейски:
– Токлафаны.
Я дернулся было изобразить их, но наручники предупреждающе звякнули на запястьях. Марта с Джеком снова заспорили, и через минуту Марта одержала верх: она достала из кармана белого халата ключ и освободила мою правую руку. Я с наслаждением принялся разминать её.
– Спасибо, – я улыбнулся Марте, и её снова почему-то передернуло. Может, по местным обычаям это невежливо? У некоторых народов считается неприличным улыбаться женщинам: у некоторых это повод для свадьбы, а у некоторых – для кровной мести. Пожалуй, следует воздержаться от заигрываний, пока я не выясню, как обстоят дела здесь: ни жениться, ни умирать мне неохота.
То, что мне освободили руку, подало мне прекрасную идею. Я изобразил, что пишу что-то в воздухе и попросил:
– Дайте мне бумагу. И ручку.
Марта, умная девочка, сразу меня поняла, пока парень хлопал глазами. Она вытащила из другого кармана блокнот в твердой обложке, раскрыла на чистой странице и протянула мне вместе с ручкой. Кое-как пристроив его на груди, я изобразил бинарную солнечную систему с шестью планетами, заштриховал одну и назвал вслух: «Галлифрей». Затем протянул блокнот Марте и спросил:
– Где мы? Здесь? – я обвел указательным пальцем вокруг. Она посмотрела на рисунок, и вместо того, чтобы изобразить свой, сделала странную вещь: жирно зачеркнула Галлифрей и сказала: «No. No Gallifrey» – и ещё скрестила руки перед грудью в отрицательном жесте. Этого я не понял.
– Что? – переспросил я. Она, казалось, была смущена. Затем перелистнула страницу, нарисовала круг, ткнула в него: «Gallifrey». Я кивнул. Она нарисовала вокруг него каракули, видимо, обозначавшие пламя, а сбоку – трапециевидные перечницы с двумя торчавшими вперед рычагами и под ними – лежащие человеческие тела. В довершение она перечеркнула планету крест-накрест и сочувственно посмотрела на меня. Я взял блокнот у неё из рук и стал разглядывать рисунок. Мне казалось, я понимаю, что она имела в виду, но такой ответ не укладывался у меня в голове. Война на Галлифрее? Что за бред, планета окружена непроницаемым барьером, мы – самая сильная раса во Вселенной, кто в своем уме станет нападать на нас? Хотя это бы объяснило, почему я в больнице – если я был ранен в ходе военных действий… Тогда почему я не помню нападения? Или всё произошло мгновенно? Я решил пока отложить разъяснение этого вопроса.
Я вернул блокнот Марте и повторил прежний вопрос: «Где мы?»
Она изобразила одно солнце и восемь планет вокруг него, заштриховав третью.
– Earth, – назвала она её.
Ах вот оно что! Я мог бы и сам догадаться: Сол-3, любимая планетка Теты, он еще писал по ней курсовик три года назад, как там было? «Психологические особенности землян и их отражение в литературе первого новейшего периода». Он тогда ещё все уши мне прожужжал земными языками, надо было больше слушать и меньше заниматься разработкой тысячи и одного способа расстегнуть все пуговицы на одежде Теты одним ловким движением.
Теперь я не сомневался, что именно он притащил меня сюда – и бросил. Кстати, вспомнил я, он обещал вернуться «скоро». Конечно, «скоро» для Теты – понятие растяжимое, но если где-то сейчас война, то он наверняка невольно вляпался в самую гущу сражения, и неизвестно, что там может случиться с этим чертовым теоретиком. Ему бы облака считать и изучать инопланетные стишки, а не бегать Рассилон знает где!
Я с трудом (в основном из-за мешающих наручников на левой руке) принял более вертикальное положение и спросил:
– Где Тета? – горло у меня пересохло. Земляне смотрели на меня непонимающе. – Тета Сигма? – я отчаянно искал способ объяснить им, кого я имею в виду. – Повелитель времени, как я. С Галлифрея. Он сидел здесь, – я указал на стул рядом с кроватью, – держал меня за руку, – я закрыл глаза и изобразил себя без сознания, а потом взял свободной рукой свою левую ладонь и пожал её.
Те двое наблюдали за моей пантомимой без малейших проблесков понимания.
– Тета Сигма, – повторил я четче. Неужели же они не знают его по имени? Или мне всё приснилось? Я старался не тараторить от волнения. – Он был здесь, потом убежал, – я показал пальцами убегающие ноги.
– А-а! – воскликнул Джек. – Doctor! – и он произнес пару фраз, обращаясь к Марте.
– Doctor? – переспросила она меня, будто думала, что её я пойму лучше, чем Джека. Я пожал плечами. – Wait a minute, – сказала Марта и вышла. Джек остался в комнате, внимательно следя за каждым моим движением.
– Я хочу пить, – показал я. Джек недоверчиво оглядел меня с ног до головы, но всё-таки соизволил сделать шаг к столику в метре от кровати и налить мне воды в пластиковый стаканчик. Он мне определенно не нравился: мало того, что смотрел на меня, как на врага, так ещё и плохо выполнял свои врачебные обязанности. Я молча протянул ему пустой стаканчик; он с демонстративным неудовольствием принял его и выбросил в мусорное ведро. Ага, тебе не нравится меня обслуживать, отметил я, это может пригодиться – правда, как, я пока не знал.
Марта вернулась с прибором в руках, который оказался складным переносным компьютером. Она повернула ко мне экран и включила видео.
Я смотрел с отвращением, смешанным с восхищением, и не мог оторвать взгляд. Отвращение мое было связано с тем, что до сих пор я и понятия не имел о такой изощренной пытке, а восхищение – собственно, с тем же: технически всё было реализовано великолепно. Один человек, блондин в черном костюме (видимо, по местной моде), направил миниатюрный прибор на второго, старика в поношенном полосатом наряде, и тот за считанные секунды, как в ускоренной перемотке, превратился из просто старика в маленькое, ссохшееся существо с непропорционально большой головой. Я слышал, что Повелители времени теоретически могут дожить до подобного состояния за несколько сотен лет без регенерации, но на практике такого не встречалось уже много поколений. Правда, зачем мне это показали, оставалось загадкой. Я вопросительно взглянул на Марту. Та поставила видео на паузу:
– Master, – указала она на мучителя и затем – на меня. – You.
– Я?! – я потряс головой. – Нет.
Уж я-то знаю, как я выгляжу. Кроме того, пытки… Я не ангел, но если мне надо чего-то добиться, я вряд ли буду использовать физическое насилие. Есть множество более чистых способов: гипноз, убеждение, подкуп или – в крайнем случае – угрозы.
– It’s you, – кивнул Джек с недобрым выражением на лице и произнес ещё несколько фраз с не менее агрессивной интонацией.
– No, – сказал я на их языке – это слово я уже вычленил из потока речи.
Джек пожал плечами, скрылся за занавесью и через короткое время вернулся с зеркалом.
«Давно не брился», – было моей первой мыслью, будто я разглядывал другого человека, и только потом до меня дошло, что это мое собственное лицо. Я коснулся рукой щеки, и отражение сделало то же. Провел по волосам – чуть длиннее, чем на видео. Я сильно изменился; казалось, что все черты превратились в свою полную противоположность: лицо из вытянутого стало более круглым, нос потерял свою аристократическую горбинку, волосы и борода из черных превратились в светло-мышиные. К тому же по моему виду сразу можно было сказать, что я долгое время провел в закрытом помещении на больничной койке: я был болезненно бледен, взъерошен, порос неаккуратной щетиной поверх запавших щек и был одет в казенную пижаму. В общем, мой новый облик мне страшно не понравился.
Но это было ещё не самое худшее: это значило, что я не просто был ранен, я умер и регенерировал, но как-то неудачно, не до конца, так что мне приходилось долечиваться здесь, на Сол-3. В принципе, первая регенерация не у всех проходила гладко, так что можно было надеяться, что в следующий раз я смогу получить лицо, больше похожее на прежнее (которым я, честно говоря, гордился).
Кроме того, если блондином в зеркале и на экране был я, то… где-то тут не сходились концы с концами. Возможно, мне показывали сфабрикованную запись. Я решил удвоить бдительность.
Когда я освоился со своим обликом, Марта показала на старика: «Doctor».
– Хм, – ответил я. Доктора при мне упоминали не раз, он явно был ключевой фигурой в происходящем. Раз они так настаивают, стоит поговорить с ним, может, он прояснит некоторые загадки.
– Я хочу поговорить с Доктором, – сказал я и показал на него и на себя и сделал пальцами жест: – Поговорить.
Джек развел руками:
– No, Doctor not here.
Они что, издеваются? Галлифрея нет, Доктора нет, меня нет. Я нахмурился и повторил, решительнее: – Поговорить. С Доктором. Сейчас.
Кусочек 2Марта отложила компьютер и взялась за блокнот. На белом листе бумаги сначала появился прямоугольный силуэт то ли шкафа, то ли ящика, который она окружила вихреобразными линиями, рядом нарисовала те же трапециевидные перечницы, что я видел на предыдущем рисунке, и назвала первое «Tardis», а второе – «Dalek». Внутри Tardis она пририсовала человеческую фигурку (палка-палка-огуречик), которую обозвала Doctor. Ну и как я должен понимать это художество? Так, судя по предыдущему рисунку, перечницы-далеки были врагами. Вихрь может изображать движение, значит, транспорт. Чтобы уточнить свою гипотезу, я указал на Тардис и сделал движение рукой: «Вжж!» Марта кивнула, но звук изобразила по-другому: «Вжж-ууу-вжж-ууу». Что-то до боли знакомое было в этом звуке… точно! Подобный хрип издают пространственно-временные капсулы при грубом старте!
Итого: у нас есть Повелитель времени по имени Doctor, который в капсуле Tardis направился к врагам под названием Dalek. Если бы я не знал, что у Теты нет своей капсулы, я бы решил, что подобное любопытство – в его духе.
Я нахмурился, размышляя, как добиться от этих людей хоть какого-то результата. Быть в положении потерпевшего бедствие среди неграмотных туземцев мне надоедало; я хотел к своим, в мир развитых технологий, высокого разума и общения за пределами примитивных каракуль. Если не к Тете, то хоть к этому Доктору, который, по всей видимости, является моим соотечественником.
– Доктор. Сейчас, – сказал я, глядя Марте прямо в глаза. И – о чудо! – она полезла в карман и достала из него простейшее коммуникационное устройство с дюжиной кнопок. То-то же, давно бы так. Она ткнула в пару кнопок и приложила устройство к уху, затем отняла его, поджала губы и разочарованно покачала головой.
– Not working, – произнесла она медленно, для меня, а затем несколько фраз быстро, для Джека. Тот взял у нее прибор, потыкал кнопки и тоже приложил аппарат к уху, с тем же результатом. Очевидно, они демонстрировали мне, что возможности связаться нет.
– Дай, – я протянул руку к аппарату, но Джек вместо того, чтобы отдать его мне, жестом велел мне опустить руку и показал его издалека. Ладно, я уже понял, что они мне не доверяют.
– Поверни, – сказал я и для наглядности сделал круговое движение пальцем. К счастью, туповатый Джек меня понял и показал заднюю стенку аппарата. Ага, так я и думал: на данном уровне развития технологий вряд ли они могут упаковывать источник энергии большой мощности в столь малый объем. На крышке элемента питания была защелка, и я сделал движение, будто подцепляю её ногтем: – Открой.
Как интересно: микросхемы внутри были явно примитивного происхождения, но отдельные элементы были подозрительно знакомы. Я же сам проектировал подобные: это был простейший способ обойти системы слежения, например, чтобы нельзя было вычислить контактера – или чтобы не платить по счетам за связь.
Аппарат у них маломощный, но к нему приложил руку кто-то из наших: может, этот самый Доктор. Значит, он выдержит куда большие нагрузки; значит, чтобы усилить сигнал, его нужно всего лишь подключить к подходящему источнику питания. Самое сложное – донести эту простую информацию до людей. Я оглянулся вокруг и заметил провода, соединявшие каждый из больничных приборов с отверстиями в стене. Я указал на них и на аппарат:
– Нужно больше энергии.
Оба наморщили лбы, силясь понять меня. Что за наказание мне с этими тугодумами!
– Энергия, понимаете? – я опять указал на прибор и на провода, уходящие в стену. Если вам никогда не приходилось изображать пантомиму перед обезьянами, пытаясь объяснить им теорию относительности и при этом пользуясь только одной свободной рукой, вы вряд ли можете войти в мое положение.
Через долгих десять минут они, кажется, сообразили в чем дело. По крайней мере, Джек схватил аппарат и убежал, а Марта осталась со мной и решила вспомнить о своих врачебных обязанностях. Она задрала мою пижамную рубашку и быстро оглядела перевязку на моем левом боку, ничуть не скрывая неприязни ко мне и к этому занятию.
– Что со мной случилось? – холодно спросил я, уже не стараясь расположить её к себе, и кивнул на бинты.
Марта сложила руки пистолетом и изобразила выстрел: «Boom!», затем добавила непонятное «Lucy Saxon». Ясно, меня подстрелили. Неясно, кто, за что и почему я не регенерировал, а валяюсь здесь, на больничной койке, как низший организм.
Джек вернулся нескоро, но с удовлетворившим меня результатом: к прибору теперь был подключен ящик небольшого генератора. Марта вновь потыкала в кнопки, и спустя полминуты её лицо осветилось радостью.
– Doctor! – и она затараторила так быстро, что я едва мог различить в потоке речи слово «Master». Я требовательно протянул руку, и, как ни странно, тут же получил желаемое: мне в ладонь легла почти невесомая трубка аппарата.
– Doctor? – спросил я и испытал неожиданно сильное облегчение, когда мне ответили на родном языке:
– Как ты? – голос был незнакомый: я мог поклясться, что не слышал его ни разу в жизни – но при этом и не чужой. – Мастер, алло, не молчи! – Он произнес слово «Мастер» по-галлифрейски, и оно неприятно поразило меня: рабство на Галлифрее исчезло ещё в дорассилонову эпоху, почему же теперь мой соотечественник и, видимо, современник звал меня хозяином?
– Кто это? – через силу выдавил я.
Голос тут же посерьезнел:
– Марта мне рассказала про твои художества. Мастер, чего ты добиваешься?
– Почему вы называете меня господином? – язык у меня прилипал к нёбу.
– Как мне тебя звать? – спросили на том конце, будто согласившись не спорить.
– Кощей, – ответил я. По треску помех было слышно, что связь не прервалась, но мой собеседник замолчал на долгие несколько секунд.
– Не надо этого, Мастер, – произнес он наконец. Меня снова передернуло от того, как буднично он произнес обращение «хозяин», словно давно привык к рабству. Я бы решил, что это шутка, но в его голосе ничто не выдавало веселья.
– Чего – «этого»? Кто вы? С какой стати вы зовёте меня «Мастером», прекратите унижаться, это отвратительно.
– Тебе всегда нравилось, когда я зову тебя по имени, Мастер, – сказал он с сарказмом. Теперь это прозвучало, как похабная шутка. Я совершенно перестал понимать, за кого он меня принимает и с чего взял подобный тон.
– Объясните мне… – начал я сухо, но тут в трубке раздался грохот, как от далекого взрыва. Незнакомец перебил меня:
– Мастер… – и затараторил: – …Кощей, послушай, у меня проблемы с Тардис, я не могу посадить её, с Земли идут помехи, ты должен выяснить, в чем дело. Дай трубку Джеку, я скажу ему, чтобы он помог… – раздался треск – и тишина.
– Эй! Алло! – позвал я ещё несколько раз, несмотря на явную бесполезность этого занятия.
Джек забрал у меня аппарат, постаравшись не коснуться при этом моей руки, и поднес его к уху, проверяя, точно ли связь прервалась. Я опустился на подушку; сердце у меня колотилось, и от этого в левом боку пульсировала тугая боль.
Разговор дал больше вопросов, чем ответов. Кто был мой собеседник? Что значила его странная манера? Почему его голос был одновременно незнакомым и таким близким? Он явно хорошо знал меня – или того, за кого он меня принимал. Он намекал на общее прошлое, чуть ли не на интимные отношения, на игры с властью и подчинением. Я поморщился: фальшивые кандалы, фальшивые плетки, неуклюже исполняемые роли раба и господина – даже в нашем просвещенном обществе некоторые щекотали себе нервы подобными развлечениями, но мне они всегда внушали отвращение.
Мы с Тетой никогда бы не опустились до стимуляторов. Тета слишком витает в облаках, чтобы я мог описать свои чувства к нему как вожделение и похоть. Он никогда не перестает размышлять, даже когда позволяет мне касаться своего тела, и говорит после, что я заронил в него новую мысль. Я предпочитаю думать, что играю на нём, как на божественном инструменте, и что прикосновения моих рук натягивают его струны и заставляют звучать лишь мне одному слышные ноты. Тета нарочно смеётся, называя звуки, которые мы издаем во время наших игр, «музыкой сфер»: его смущает происходящее, хотя мы уже не дети.
Я бы никогда не поставил между нами чужие, фальшивые фантазии. Мне с лихвой хватает того, что делает со мной Тета, его обнаженная кожа, его движения ко мне и его запах, которым он отмечает меня и который я чувствую на себе непрестанно вот уже сколько лет.
Я поднес к носу ладонь: запах был на месте; немного иной, более острый, более горький. За руку меня держал Тета, прежде чем убежать; за руку меня держал тот, кого земляне называли Доктором. Что я за идиот! Меня вдруг как по голове ударило: запах изменился, голос изменился – Тета регенерировал, как и я! Не знаю, почему он решил разговаривать со мной фразочками из пошлых шуток, но это был Тета, и он был в беде.
Разве было когда иначе? У этого чуда в перьях проблемы, и он прибегает ко мне: «Кощей, помоги!», «Кощей, выручи меня!», «Кощей, что б я без тебя делал?» И ведь знает же, что пойду, найду выход, костьми лягу, пусть я только что заглянул в лицо смерти, пусть я прикован к койке и не могу даже объяснить туземцам, что мне нужно.
Я не сразу заметил, что Марта зовет меня – потому что она упорно обращалась ко мне чужим именем «Мастер». Я вздрогнул, когда её рука сделала несколько движений туда-сюда перед моим лицом.
Кусочек 3– What did the Doctor say? – спросила она с расстановкой и подкрепила свой вопрос жестом: приложила ладонь к уху, сделала вид, что говорит, и повторила: – Doctor.
Мысль об очередном раунде пантомимы вызвала у меня физически ощутимую тошноту, но я пересилил себя и попросил блокнот. Пока Марта доставала его из кармана вместе с ручкой и устраивала у меня на груди, я думал о том, что стоит на всякий случай постараться расположить её к себе: девушка относилась ко мне холодно, но без явного презрения, в отличие от Джека. В будущем её помощь может оказаться бесценной.
– Спасибо, – поблагодарил я её за блокнот с искренней улыбкой. Она на мгновение смутилась, будто не зная, как отреагировать на неё, а затем всё же вежливо вздернула уголки губ и тут же вновь опустила.
На чистом листе я изобразил Тардис, ниже – планету, а между ними – волнообразные помехи. Подумав, добавил стрелку, которая должна была изображать направление посадки, и жирно перечеркнул её. К моей радости, на лицах Марты и Джека отразилось понимание. Тогда я перешел ко второму пункту программы: указал на себя, потом на рисунок, снова на себя и зачеркнул помехи, мешавшие материализации Тардис. На этот раз лица туземцев застыли в недоумении. Я выразительно позвенел наручниками, которыми была пристегнута моя левая рука. Джек покачал головой и твердо сказал:
– No.
Затем он стал что-то доказывать Марте, ни разу не взглянув на меня, но я слышал слово «Master», произнесенное несколько раз недовольным тоном. Марта поначалу не соглашалась и не возражала, только задумчиво перебирала пальцами блокнотные листы, и я стал было надеяться, что она освободит меня. Но в итоге она кивнула, хоть и без особой охоты, и Джек торжествующе выпрямился. Я поймал себя на том, что мысленно составляю на будущее список со всеми прегрешениями этого болвана. Поспешно я убрал с лица ожесточенное выражение, которое могло на нем возникнуть, и посмотрел на Марту расстроенным и доверчивым взглядом. Этот взгляд я в свое время скопировал у Теты: тот применял его без малейшей искусственности, а вот мне никак не удавалось достичь нужного градуса правдоподобия.
Поэтому сейчас я не удивился, что Марта на мои актерские таланты не поддалась, а, наоборот, поднялась со стула особенно поспешно и даже с раздражением. Что ж, у меня в запасе были и другие трюки. Гораздо неприятней было то, что, уходя, Джек вновь приковал меня к кровати.
Оставшись один, я стал размышлять по порядку над следующими пунктами: во-первых, чем вызваны помехи Тардис и как их можно устранить. У меня возникло несколько гипотез, начиная от естественных полей Сол-3, возмущение которых привело к неполадкам в системах капсулы, и заканчивая намеренно наведенными помехами. Чтобы установить точную причину, мне необходимо было оборудование.
Поэтому я перешел ко второму пункту: где достать подобное оборудование? На этой всеми забытой планете уровень технического развития наверняка слишком низок, иначе они бы давно решили проблему с Тардис. Значит, мне придется самому строить нужные приборы. Жаль, что я еще не успел сдать экзамен по вождению и техническому обслуживанию пространственно-временных капсул. Кое-какие теоретические знания у меня имелись, но практика отсутствовала вовсе. К счастью, недостатка в запчастях быть не должно: судя по всему, можно будет препарировать парочку местных медицинских сканеров, стоит только получить к ним доступ.
В этом заключалась третья проблема: как мне освободиться из-под стражи? Я попробовал снять с себя наручники или, вывернув кисть, добраться до замка, но браслеты были слишком узкими. Напрасная возня утомила меня, и в боку у меня закололо сильнее, оттого что я слишком напрягал пресс, ворочаясь в постели. Я сдался и откинулся на подушку.
Когда я проснулся, в палате было темно; она освещалась только мигающими огнями приборов, да мутным светом дежурной лампы, приглушаемым белой шторой вокруг моей кровати. Сон не освежил меня, я чувствовал себя заметно хуже, чем раньше: меня мутило, перед глазами плясали мушки, кисти рук затекли до нечувствительности в пальцах, и, что самое неприятное, мне нужно было в туалет, что было одновременно унизительно и заставляло меня нервничать. Я полежал, тупо глядя на желтоватый отсвет на шторе. Я был всё ещё будто между сном и явью, когда знаешь, что нужно что-то предпринять, но сигнал пошевелиться не доходит от мозга до нервных окончаний в теле. Никто не шел. Даже звука чужого дыхания я не мог расслышать из коридора. Наконец, я собрался с силами:
– Эй! Я ещё жив. Пока жив. Если через минуту вы меня не отвяжете, я начну петь! Считаю до шестидесяти! Шестьдесят, двадцать пять, пятьдесят девять!
Я продолжал в подобном духе некоторое время; сознание того, что никто меня не понимает, поддерживало ощущение безнаказанности, и мне хотелось нести как можно более бессмысленный бред. Когда я в дополнение стал громыхать наручниками по металлическим поручням, за шторой мелькнула тень, а затем и она сама отдернулась в сторону.
Передо мной стоял незнакомый парень во врачебном халате, под которым с правой стороны оттопыривалась кобура. У него было бесстрастное лицо и рот, как у лягушки. Он оценил показания приборов и только потом обратил ко мне сонные мелкие глазки.
– Мне нужно выйти, – сказал я. – Я жалуюсь на тошноту, головокружение и невнимание персонала. Отстегните меня немедленно.
Я говорил, не заботясь о том, что он меня не понимает. Я настолько устал, что готов взорваться злыми, отчаянными криками. Мужчина не реагировал. Его припухшие веки медленно опускались и вновь поднимались. Мне всё больше хотелось вцепиться в его бледные щеки ногтями, и про себя я уже начал фантазировать о том, как человечья кожа поддастся под моими пальцами, когда человек развернулся и вышел. Я разочарованно откинул голову на подушку. Опять лежать и смотреть в потолок?
Это было невыносимо. От неподвижности мышцы в руках стало выкручивать, и не помогало уже то, что я сжимал и разжимал кулаки и пытался переменить положение. Как мог Тета оставить меня с этими людьми? Как я должен поправиться, по их мнению, если меня пытают? Может, им и не надо, чтобы я поправился. Может, им нужно, чтобы я сдох поскорее, а потом они скажут Тете: «Нам очень жаль, пациент номер такой-то скончался прошлой ночью». Слезы навернулись мне на глаза, но меня это только разозлило.
– Отпустите меня! – заорал я, нарушая безмолвие. – Слышите вы, отпустите меня! Я больше не могу! Тета! Тета, я тебя ненавижу, помоги мне! Не оставляй меня здесь!
Я заметался по кровати; металлическая кромка наручников сдирала кожу на запястьях. Я вспомнил, что если выбить сустав большого пальца, ладонь может проскользнуть сквозь кольцо. Как выбить сустав, я не знал, поэтому стал просто дергать правую руку на себя, царапая её всё больше.
В коридоре раздались торопливые испуганные шаги – только почему-то прочь от моей палаты, а затем быстрые и уверенные шаги другого человека – в обратном направлении. Ещё до того, как он появился передо мной, я узнал по ним Джека.
Он смотрел на меня с высоты своего немалого роста, а я продолжал бессмысленно бороться с наручниками. Мне не хватало воздуха, я стал дышать через рот, но это слабо помогало, словно в моей грудной клетке не осталось места для легких.
– You… – начал он обвиняюще. Его взгляд опустился на мою саднящую правую руку, и он машинально потер свое запястье. Можно было попросить его: даже если бы он не понял слов, он бы распознал интонацию – но я не мог заставить себя. Он сказал что-то – будто самому себе – и полез в карман. Если бы он сейчас достал шприц с ядом или миниатюрный пистолет, я бы ничуть не удивился. Джек достал ключ и отпер наручники на моей правой руке, а затем на левой.
Сначала я не поверил. Я осторожно подтянул согнутые руки к груди и медленно покрутил ладонями. Их снова свело судорогой, и я поспешно принялся непослушными пальцами разминать запястья и предплечья и до боли впиваться ногтями в кожу, раз у меня больше не было ничего острого.
Когда я попытался сесть, Джек сделал шаг назад и отвел руку за спину, где у него, очевидно, был пистолет. Если он думал, что сейчас я в состоянии напасть на него, то он ошибался, потому что я с большим трудом приподнялся на одном локте, другой рукой придерживаясь за поручень кровати. Тем не менее, Джек не ослабил бдительности. Я сквозь больничную рубашку потрогал толстую повязку у себя на левом боку. Должно было задеть сердце; неудивительно, что после метаний и криков мне не хватает кислорода. Я стал спускать ноги с кровати. Движения давались мне тяжело, мышцы онемели от долгого простоя и никак не хотели работать.
Я сел, касаясь босыми пальцами холодного жесткого пола. Теперь нужно было встать; я повременил немного и приступил к выполнению этой задачи. Голова кружилась от оттока крови, зато под повязкой неприятно запульсировало. Никогда в моей жизни я не был болен так долго и так серьезно, и это состояние начало вызывать досадливое недоумение: когда же организм соизволит придти в норму? Только мне казалось, что я чувствую себя лучше, как болезненные ощущения возвращались в какой-нибудь новой форме в другой части тела. Со злостью я решил не обращать внимания на его жалобные призывы и выпрямился. Мне ещё решать за Тету его проблемы; нет, сначала привести себя в более или менее терпимое состояние, а потом решать его проблемы.
Джек наблюдал за мной с настороженным интересом, не спуская руки с оружия у себя на поясе. Мне пришло в голову, что он ждет, когда я совершу нечто, что можно будет интерпретировать как враждебные действия, и он сможет с чистой совестью меня пристрелить. Я улыбнулся ему, и он мгновенно напрягся; приятно.
В первый раз за мое пребывание в hospital, как называли это место земляне, я оказался за пределами белой ширмы, ограничивающей мое поле зрения. За ней были такие же белые стены без окон, справа – дверь в коридор, а прямо – ещё одна, тоже белая. Это белоснежное царство навевало уныние.
Я нажал белую пластиковую ручку, неудобно легшую в ладонь. За дверью могло обнаружиться подсобное помещение, склад медицинских отходов или караулка для моих охранников; к счастью, мне повезло – это была узкая ванная комната, отделанная мрачным белым кафелем. Любовь землян к этому цвету была поистине невыносима.
Я хотел запереться, но Джек придержал дверь рукой и покачал головой:
– Leave it.
– No, – я тоже помотал головой, отчего перед глазами всё запрыгало, и я принужден был взяться за лоб, чтобы остановить пляску.
– Yes, – сказал Джек. Его рука сильнее уперлась в гладкую поверхность двери.
– No, – повторил я, уже не рискуя подкреплять свои слова жестами. Я чувствовал, как быстро утекают мои силы; ещё чуть-чуть, и я не смогу стоять прямо. Мне уже хотелось согнуться, чтобы ослабить напряжение под ребрами. Я сжал зубы и незаметно, как мне казалось, потрогал повязку сквозь рубашку. Стало немного лучше.
Мое движение не укрылось от Джека; он отследил его с недоверчивым скепсисом, будто уверен был, что я симулирую. Ах так, почувствовал я укол ярости, хорошо же. Я привалился к косяку, сделал невинные глаза по примеру Теты и сказал жалобно:
– Чтоб ты сдох тринадцать раз, скотина.
Он не понимал моих слов, и интонация подействовала на него именно так, как я и рассчитывал: на его гладеньком лице промелькнуло нечто вроде вины, и рука, удерживавшая дверь, дрогнула. Забавно всё-таки, что он больше был склонен поверить моей игре, а не естественным проявлениям.
Он постоял, размышляя, и я ясно читал мысли у него на лице: «Убежит – не убежит, убежит – не убежит». Он окинул меня долгим взглядом, решил, видимо, что «не убежит», и отпустил дверь; запереться мне всё равно не удалось – замка на ней не было.
Сделав всё необходимое, я облокотился о скользкую раковину и стал разглядывать себя в зеркале, чтобы потянуть время. Стоять мне было неудобно, но и мысль о возвращении к Джеку и наручникам казалась нестерпимой. Я осознал вдруг, что боюсь того момента, когда на моих запястьях вновь защелкнутся браслеты, до тошноты, до испарины. Что угодно, только не туда. Я включил воду, чтобы снаружи казалось, что я мою руки. Надо было срочно что-то придумать, чтобы не возвращаться. Как назло мысли мешались. Так, приказал я себе успокоиться. Так. Что мы имеем. Убежать я не могу, разве что уползти. Одолеть Джека в рукопашной, учитывая, что он выше меня на голову, здоровее и с пистолетом, – тоже. За дверью палаты минимум ещё один охранник в белом халате – тот мужчина с лягушачьим ртом, которого я видел раньше этим вечером. Я задрал голову и оглядел потолок: никаких люков, ничего, что могло бы мне помочь. Стены тоже сплошные и прочные. Можно попробовать загипнотизировать Джека, но мешало то, что он не понимал ни слова из того, что я говорю, а мой прогресс в этом деле был ещё слишком неустойчив. Тем не менее, если задействовать свои актерские способности, шанс на успех был.
Я выключил воду и распрямился. Бок саднил, и я запустил руку под рубашку, чтобы проверить бинты. Мне казалось, что повязка должна быть мокрой от крови, но я ошибался. Раздался настойчивый стук в дверь, и я решил не испытывать терпение своей жертвы и сделать вид, что я послушный мальчик. Я бросил последний взгляд в зеркало: лицо у меня было осунувшееся и очень бледное, с синевато-белыми губами среди длинной неопрятной щетины. Что за физиономия! – с неудовольствием подумал я и потер ладонью колючую бороду; с сожалением я вспомнил свои прежние аристократические скулы и темно-каштановые до черноты волосы. Впрочем, болезненный вид мне сейчас только на руку.
Я потянул на себя дверь и слабым шагом вывалился в палату, чуть не в объятия Джеку. Он инстинктивно выставил вперед ладони, чтобы поддержать меня, и я нарочно ещё больше подогнул колени, повиснув у него на руках. Он поспешно поставил меня на ноги и брезгливо отступил, машинально вытерев ладони о штанины. Мне почти не надо было играть: я уперся руками в бедра, чуть согнувшись, и поднял полный мольбы взгляд на Джека.
– Ты должен мне помочь, – сказал я. – Доктор.
Услышав знакомое имя, тот насторожился.
– Доктор нуждается в помощи. Ты должен мне помочь, – я смотрел Джеку прямо в недоверчивые темные глаза и видел, как в них зарождается сомнение. – Мне нужны детали для оборудования. Ты меня отпустишь. Мне нужно выяснить, в чем проблема с Тардис. Ты отпустишь меня.
Наверное, что-то пошло не так, потому что Джек вдруг встрепенулся и уже совсем с иным выражением лица схватил меня за руку повыше локтя и подтолкнул к кровати. Он с жаром воскликнул что-то недовольное и обвиняющее, грубо задвинул меня за ширму и усадил на кровать. Жестом он приказал мне ложиться и выудил из кармана маленький стальной ключик на цепочке из небольших стальных бусин. Ключ покачивался из стороны в сторону мерно, как маятник, будто перед самыми моими глазами. Я заметил вдруг, что крест-накрест прижимаю руки груди, одновременно пытаясь спрятать запястья и загораживаясь ими. Джек повторил свой жест: «Ложись», но меня как приморозило к месту. В унизительной схватке с самим собой я пытался расцепить руки, но у меня ничего не выходило. Ключ качался у Джека на пальце, тик-так, тик-так. Я судорожно вдыхал, но воздуха в груди почему-то не прибавлялось. Видя, что я не реагирую на его команду, Джек протянул ко мне руку, чтобы силой заставить подчиниться, но затем остановился и убрал её. Я вспомнил, как он избегал касаться меня.
– Master, – сказал он приказным тоном.
– No, – пробормотал я слово, которое стало в последние дни главным в моей коммуникации с миром. – No, no, no.
Он демонстративно вздохнул и взял меня за запястье. Я слабо дернулся в сторону, не сумев подавить инстинктивный ужас.
– No! – я призвал на помощь весь свой словарный запас: – Doctor, Doctor, Тета, no. Jack, no!
Я не пытался бороться, это получалось само, мои мышцы свело, и даже при желании я не смог бы разогнуть руки. Джек тоже это понял и оставил меня в покое, отступив на шаг и изучающе глядя на меня.
Затем он сделал неожиданное. Он подтянул к кровати стул и сел на него, расслабленно закинув ногу на ногу, и будто бы совсем перестал обращать на меня внимание. Мои грудные мышцы отпустило, и дышать стало немного легче. Я подвинулся повыше на постели, чтобы сидеть было удобнее, и стал смотреть на него и ждать. Джек разглядывал свои ногти. Я разглядывал его лицо. Что-то с ним было не так, но я не мог уловить причины своего странного ощущения, да не очень-то и хотел погружаться в глубины психики своего стража.
Наконец я смог опустить руки. Всё время держать их сжатыми у груди было некомфортно, и мне было сложно удерживать равновесие. Голова тяжелела, и сколько я ни боролся с собой – я не хотел пусть даже косвенно исполнять приказ Джека, организм пересилил меня, и я опустился на подушку. Организм тотчас отозвался благостной расслабленностью. Джек коротко глянул на меня и вновь принялся за ногти. Мне хотелось что-то сказать ему – что-то, что заставило бы его осознать, насколько он неправ, что смеет так обращаться со мной – со мной! – но не мог составить ничего приличного из слов «you, Doctor, Tardis, no, Dalek, hospital, Master», которые успел выучить.
Я осторожно перевернулся на правый бок, лицом к нему, стараясь не тревожить рану, и стал размышлять над этой сложной проблемой. Слова складывались в моей голове в причудливые цепочки, мешались с галлифрейскими, сонтаранскими и джудунскими; я пытался вычленить из этого потока хоть какой-то смысл, но едва мне казалось, что я вот-вот поймаю его, он ускользал от меня, ускользал, ускользал…
Кусочек 4
Я вздрогнул от прикосновения и вскинул голову. В комнате был включен свет, я лежал на затекшем правом боку, а надо мной стояла Марта.
– Morning, – сказала она и спросила что-то – видимо, для проформы, потому что ответа ждать не стала. Я похлопал глазами и хотел потереть их ладонями, но правая рука зацепилась за что-то. О нет, опять наручники! Правое запястье немедленно стало гореть и чесаться, будто на него вылили едкий сок плотоядного дерева. Я приказал себе отставить воображаемые боли, и они немного поутихли, оставив лишь тянущее ощущение в костях предплечья.
Марта велела мне перевернуться на спину и с бесстрастным лицом стала делать перевязку, будто обращалась с манекеном. Она одним движением сняла липкую повязку, и я тихо ойкнул себе под нос. Я надеялся, что она не услышала, но она глянула на меня укоризненно, так что я поморщился от послевкусия собственной промашки. Марта быстро осмотрела рану; мне тоже было интересно, что там творится, поэтому я приподнял голову и разглядел короткий грубый шов, края которого были соединены – нитками?! Концы их торчали над поверхностью кожи, и я почувствовал прилив дурноты. Такой допотопной технологии я никогда не видел и уж тем более не предполагал испытать на себе. Что случилось с моими способностями к регенерации тканей? Видимо, Марте картина тоже не понравилась, потому что она поджала губы с выражением неудовольствия и сомнения. Мне бы хотелось получить от неё подробное медицинское заключение, но, увы, это мне было недоступно.
Она обработала кожу чем-то холодным и влажным, заново залепила рану и хотела было уйти, когда я поймал её руку в тонкой резиновой перчатке.
– Марта, – сказал я мягко, чтобы не напугать её. Она оцепенела, завороженно глядя на мои пальцы. Страх стремительно разлился по её лицу, но так же быстро она справилась с ним и сказала тихо, но твердо:
– Let – me – go.
Я знал, что она недолюбливает меня, но её страх стал для меня неприятной неожиданностью. Я медленно разжал руку и повторил:
– Марта.
Я хотел, чтобы она осталась; я надеялся, что она сможет помочь мне с моим планом, но при виде её плотно сжатых губ и раздувающихся ноздрей надежда улетучилась. Она сделала шаг назад и оказалась вне пределов досягаемости.
– Всё хорошо, – поспешно сказал я и сделал свободной рукой успокаивающий жест сверху вниз. – Марта, Марта, не уходи.
Она отступила к шторе и кончиками пальцев взялась за край, чтобы иметь возможность в любой момент отдернуть её. Я лихорадочно соображал, как мне заставить её остаться. Ну конечно! Я сделал просительное лицо и указал на карман, где она в прошлые разы держала блокнот и ручку, а потом сделал вид, что пишу в воздухе. Она поняла меня, вынула письменные принадлежности и на вытянутой руке, склонившись вперед, передала мне – только чтобы не подходить ближе к моей кровати. И на том спасибо.
Я хотел вновь попробовать объяснить ей проблему с Тардис, но, едва увидев блокнот, изменил свое намерение. Раньше я не обращал внимания, что он состоит из листов, надетых на пружину из толстой прочной проволоки. Теперь мне нужно было как можно скорее избавиться от Марты. Я любовно прижал блокнот к груди и посмотрел на неё трогательными глазами. Марта ответила мне непонимающим взглядом. Пришлось устроить пантомиму: я уставился в потолок и демонстративно зевнул, прикрыв рот ладонью, изображая скуку, потом погладил блокнот и приподнял брови в надежде. Марта оглядела палату, словно в поисках скрытых опасностей, перевела взгляд на наручники и немного успокоилась. Она кивнула, и я благодарно улыбнулся. Это оказало обычный эффект (о котором я успел забыть): её лицо окаменело, и она вышла из палаты с напряженной прямой спиной и сжатыми кулачками. Марта нравилась мне своей догадливостью и профессиональным обхождением, и мне было немного жаль, что я не могу завоевать её расположения. Но сейчас это было не столь важно.
Планировать побег на день было глупо: я слышал в коридоре голоса минимум пятерых человек, среди них Джека и Марты. Нужно было дождаться ночи, а пока я решил заняться проектированием прибора, ради которого всё и затевалось. Рассмотрев различные варианты, я пришел к выводу, что постройка полноценного сканера займет слишком много времени и принесет слишком мало результата: на любой пространственно-временной капсуле есть сканеры куда мощнее того, что могу построить я в полевых условиях; и, допустим, даже если он у меня будет – что мне это даст? Ну, выясню я, откуда исходит проблема, но в её решении Тете это не поможет.
Вариант с кросс-частотной глушилкой я тоже отверг: без сканера я не знаю, на какую частоту её настраивать, а для работы со всем диапазоном нужна слишком большая мощность.
Самым простым и эффективным было построить маяк – так мы с Тетой называли прибор, основной функцией которого было посылать во всех направлениях пространства-времени сигнал с определенными волновыми характеристиками. Принимающая сторона должна была знать характеристики исходного сигнала, чтобы послать соответствующий ответный. Тогда маяк и любое другое устройство входили в контакт, и между ними устанавливался кратковременный коридор, позволявший передавать практически неограниченный объем информации, пока коридор не схлопывался из-за неустойчивости среды. Преимуществом этого метода было то, что работу маяка не мог засечь посторонний, не знающий исходных частот, и что его сигнал не заглушали почти никакие помехи. Мы часто пользовались им во время экзаменов, и до сих пор ни разу не были пойманы. Я надеялся, Тета сообразит, что я могу использовать маяк, и не пропустит мой сигнал.
Я раскрыл блокнот и стал рассчитывать, какая мощность необходима будет, чтобы коридор наверняка пропустил Тардис. Чертеж и расчеты заняли у меня полдня, остальное время до вечера я проверял и перепроверял их, оттачивая каждую деталь. Когда в палату кто-то входил, я быстро перелистывал блокнот на страницу, где заранее написал несколько стихотворных фраз круговым галлифрейским шрифтом, грыз конец ручки и старательно делал вид, что занят сочинительством. Этот метод был опробован на преподавателях: по необъяснимой причине они гораздо благосклоннее относились к тому, что на лекциях я якобы писал стихи, чем к чертежам посторонних приборов. Уже лет пять я «сочинял» одно и то же четверостишие, начинавшееся словами «Мой милый друг, в твоем прекрасном взоре…». Тета испытывал к нему не менее необъяснимую привязанность и периодически начинал декламировать к месту и не к месту.
Наконец, время подошло к вечеру. За ширмой, в коридоре, свет стал более приглушенным, и в моей палате тоже погасили верхний свет. Стараясь не шуршать, я взял блокнот и стал выковыривать из него скреплявшую листы проволоку. Из-за наручников приходилось делать это медленно, иначе они начинали греметь о поручень. Вытащив и распрямив половину пружины, я сломал её, согнув несколько раз в месте слома. Затем концом проволоки я стал ковырять замочную скважину на браслете. Мне приходилось уже пользоваться отмычкой, но до сих пор только на примитивных и крупных замках на дверцах шкафов с реактивами или мелкими запчастями в лабораторных кабинетах. Замок наручников был мельче, и в полумраке я не мог толком разглядеть его внутреннего устройства. Я действовал почти наугад; драгоценное время утекало, а я никак не мог совладать с механизмом. Я ударил кулаком по матрасу и уткнулся лицом в подушку, чтобы не зарычать вслух от разочарования. Полежав так некоторое время и немного успокоившись, я продолжил свое занятие, стараясь действовать аккуратно и методично. Пальцы у меня еле заметно подрагивали от напряжения, но я гнал мысли, что будет потом, если я успел утомиться, даже не выбравшись из койки. Наконец я почувствовал, как штифты поддались, и с тихим щелчком браслет раскрылся. Я выдохнул с облегчением.
На первом этапе своего плана я потерял столько времени, что сложно было сдержаться и не броситься из палаты, забыв об осторожности, но спешкой можно было убить всё дело. Беззвучно ступая босыми ногами, я выбрался из-за шторы. Как я уже заметил, дверь в мою палату всегда была раскрыта настежь – то ли для того, чтобы обеспечить беспрепятственный доступ врачам, если мне понадобится помощь, то ли для того, чтобы я не имел возможности заниматься запрещенными вещами под прикрытием двери. Как бы то ни было, проход в коридор был открыт. Я подкрался к дверному проему, так чтобы меня не было видно снаружи.
В трех метрах от двери стоял стул, а на нём сидела землянка с черными волосами и – приятное разнообразие! – одетая во всё черное. Она облокотилась о колени и скучающе посматривала то на свои тяжелые ботинки, то по сторонам. Один раз она зевнула, не раскрывая рта. На поясе у неё был пистолет. Женщина была довольно крупная, да ещё и вооружена, так что я вряд ли справился бы с ней в драке.
Я придвинулся чуть ближе к двери, и, когда она в очередной раз повернула голову в мою сторону, её взгляд наткнулся на меня. Я ждал этого и приложил к губам палец. Она замешкалась на мгновение, не сразу вспомнив инструкцию, и я использовал эту секунду, чтобы установить неразрывный визуальный контакт. Охранница подалась телом вперед, чтобы вскочить, и вновь обмякла на стуле. Я, продолжая держать палец у губ и глядя ей в глаза, сделал шаг в коридор.
Я приблизился к женщине; та беспокойно сдвинулась на стуле. Нужно было срочно обезвредить её, пока она не переборола мое влияние и не подняла шум. Я подошел почти вплотную и склонился к ней. Он смотрела мне в глаза, и я видел, как левое нижнее веко у неё начало подергиваться в нервном тике. Плохой признак. Я отнял палец от своих губ и поднес к её.
– Ш-ш, – прошипел я еле слышно. – No.
Она замерла. Я снял с её пояса пистолет; он был из тяжелого металла и немедленно оттянул мне руку. Можно было бы пристрелить охранницу для верности, но я не хотел рисковать: во-первых, шумно, во-вторых, грязно, в-третьих… пожалуй, стоило с этого начать: вряд ли Тета одобрил бы убийство. У него были странные идеи насчёт ответственности за слабых существ: почему-то он считал, что нельзя причинять боль отдельным индивидам даже ради общего блага. На мои резонные возражения, каким же он видит будущее медицины без опытов на живых существах, он начинал разводить жаркую демагогию. Через полчаса он увязал в собственных аргументах и метафорах и успокаивался сам собой.
В женщине не было ничего особенного: крупные черты, полные губы, широко распахнутые остекленевшие глаза – среднестатистический представитель своего вида. Мне никогда не приходилось убивать, и я не хотел начинать с человека, которого Тета, возможно, сам нанял наблюдать за мной. Я осторожно опустил ей веки, проведя по ним большим и указательным пальцем свободной руки. Дыхание тихо шелестело между её приоткрытых губ; зубы у неё были широкие, со щелью между резцами. Несовершенства, Тете бы понравилось. Я определенно не хотел убивать землянку.
Я слишком долго проторчал рядом с ней, и теперь двинулся дальше, озираясь по сторонам в недлинном коридоре, освещенном матовым желтовато-зеленым светом. Стены его состояли из арочных проемов, закрытых прозрачными пластинами, а за ними были углубления – пещеры – тюремные камеры! – вдруг понял я. Все они были пусты. Выходит, меня держали в тюрьме, где не было других заключенных. Что это, совпадение? Или меня считают настолько опасным?
Дверь на другом конце коридора почему-то оказалась открытой. Я решил, что это следствие туземной небрежности, и скользнул сквозь неё. Передо мной оказалась винтовая лестница, ведшая наверх. Я стал подниматься по ней, но уже через несколько ступеней поврежденное сердце закололо, и я принужден был остановиться, цепляясь за перила и до скрипа стискивая зубы. В голове крутилась строчка про какие-то ступени, которые надо пройти, превозмогая себя. Кажется, что-то из Теты, период увлечения философскими афоризмами разных рас. Противоречия ступеней и восходящих по ним; противоречия есть источник развития, а отсутствие развития называется застой; почему застой – это плохо; я постою немного на этой ступеньке и отдышусь – и тому подобный бред лез мне в голову. Я дополз до верха, чувствуя себя совершенно разбитым. Что за фокусы выкидывало моё тело? Ненормально болеть так долго, совершенно нездорово. Погруженный в свои мысли, я толкнул дверь, представшую передо мной.
UPD.
Смотрите, что я принесла! Продолжение в комментах.
UPD-2.
Подняла запись, а то надоело искать её в недрах дневника по тегам. Наверное, когда-нибудь я даже приведу этот фик в порядок и выложу одним файлом (если случится его закончить), потому что с "кусочками" просто катастрофа. И даже придумаю ему название)). Но пока меня та-а-ак прет от самого факта, что фик беспорядочный и я могу выкладывать его как и когда хочу! (Не дописывая главу целиком, в смысле, и без сроков.)
Названия нет, ничего нет, есть только идея и примерный план)).
Автор: bbgon
Фандом: Доктор Кто
О ком: (пока) Мастер/Доктор, Марта, Торчвуд, далее - неожиданные гости))
О чем: АУ после 3го сезона, где Мастер не умер, а... с ним приключилось нечто другое, возможно, неприятное, а возможно - открывающее новые горизонты.
Кусочек 1Глава 1
Обычно я всегда помню, что делал, когда, где и с кем. Только что я был в своей комнате в Академии: слева кровать, справа стол, в центре на полу импульсный резонатор для наведения трудноуловимых помех в опыте с пространством-временем моего драгоценного соседа из комнаты напротив, который стал уделять слишком много внимания учебе и слишком мало – мне. Ничего опасного, простая шалость. Я точно помню, что проверил все контакты, подкорректировал угол воздействия и замкнул цепь; лопасти прибора начали раскручиваться, как и было задумано – и в следующую секунду я обнаружил, что лежу на спине на чем-то мягком и тело отказывается мне повиноваться. Целая вечность ушла у меня только на то, чтобы открыть глаза. Я не преувеличиваю насчет вечности: я смутно слышал, что ко мне кто-то подходит, профессиональными движениями касается меня, говорит что-то и уходит. Из этого я смог сделать первое умозаключение: если мое тело находится в неадекватном состоянии и меня осматривают, то я нахожусь под медицинским наблюдением. Вывод подтвердился, когда сквозь общее онемение я смог различить, что голова у меня раскалывается, а в левой верхней части живота пульсирует боль. Среди профессиональных рук, совершавших манипуляции с иглами и приборами, вскоре вычленилась пара непрофессиональных, которые гладили меня по голове, держали мою ладонь, и появление которых сопровождалось тихим сочувствующим шепотом. Увы, слов я различить не мог, как ни старался, но предполагал с большой долей уверенности, что виноватые интонации могут принадлежать только любимому другу, который чувствует свою ответственность за то, что мой опыт пошел не так и я угодил в больницу (так как что еще могло произойти?). Не преподаватели же или родители будут просиживать у моей койки целыми часами.
Я болтался в неприятном состоянии затуманенного сознания порядочно времени, пока однажды вокруг меня всё не взорвалось оглушительным воем. Знакомые руки взяли меня за плечи, и я наконец-то смог различить слова, произнесенные четко и с расстановкой:
– Я скоро вернусь. Не смей умирать, ты слышишь меня? Я скоро вернусь.
Сирена визжала ещё некоторое время, а затем стало тихо. «Скоро» затянулось. Я лежал и слушал, то проваливаясь в полное забытье, то выныривая из него. Наконец, мне это надоело.
Я сделал над собой усилие – и открыл глаза.
Здесь было ярко. Отовсюду бил белый свет – таково было мое первое впечатление. Зажмуриться я не мог, уверенный, что, стоит мне закрыть глаза, вырваться из туманного плена во второй раз будет куда сложнее. Постепенно зрение моё адаптировалось, и я увидел, что надо мной всего лишь белый потолок с несколькими небольшими светильниками, вмонтированными в него. Я повернул голову: слева стояли приборы в виде больших металлических ящиков с экранами. Их форма была мне незнакома; странно, отметил я, потому что основной и специальный курсы медицины я уже прошел, а с тех пор существенных изменений в технологиях произойти не могло. Что ещё находилось в комнате, я определить не мог, потому что моя койка была огорожена плотной белой шторой. Переведя взгляд вправо, я увидел, что из руки ближе к локтевому сгибу у меня торчит игла с присоединенной к ней трубкой. Что за варварские методы? Такие используют только на планетах с низким и средним уровнем развития, но никак не у нас. Из текущих наблюдений напрашивался вывод, что именно на такой планете я и нахожусь, но я решил повременить с ним, пока не получу дополнительные данные. Я попытался поднять левую руку, чтобы выдернуть иглу, но наткнулся на неожиданное препятствие: мое запястье было приковано к поручню кровати наручниками. То же было и с правой рукой. Что за ерунда? Ну да, я стащил из лаборатории пару ненужных микросхем, но за такое не берут под арест! Тем более что в моем состоянии я вряд ли убегу далеко.
– Эй! – позвал я, но пересохшее горло было способно только на слабый крик. Я кашлянул, готовясь крикнуть вновь, когда занавеска отдернулась и передо мной возникла темнокожая девушка в белом халате.
Она сказала что-то, чего я не расслышал или не понял.
– Что? – переспросил я. Она ответила мне – уже другой, более длинной фразой на незнакомом языке. Кажется, моя версия подтверждалась: я не на Галлифрее. Но это тут же рождало массу вопросов: если не дома, то где? Как я здесь оказался? Что им от меня нужно? Где Тета – если это он держал меня за руку и обещал скоро вернуться?
– Я вас не понимаю, – сказал я. Девушка могла бы догадаться использовать универсальный транслятор – с какой радости я должен знать туземный язык? Она нахмурилась и подошла ко мне, быстрыми движениями проверив мой пульс, поправив капельницу – и наручники.
Я приподнял руку и слегка тряхнул металлическим браслетом.
– Зачем – это? – отчетливо произнес я, хотя вряд ли можно было надеяться, что она владеет галлифрейским. Жаль, что лингвистика – не мой конек; я знаю сонтаранский и джудунский, но девушка явно не принадлежала ни к той, ни к другой расе. На всякий случай я повторил свой вопрос на обоих языках. Девушка покачала головой и что-то недовольно ответила, глядя мне прямо в глаза.
– Где я? – спросил я, обведя взглядом комнату, и вновь посмотрел на неё.
– Hospital, – произнесла она медленно.
– Hospital, – повторил я новое слово. Интересно, название планеты или название места? – Что случилось? Почему я не на Галлифрее?
Девушка встрепенулась при последнем слове и странно посмотрела на меня. Она склонилась ко мне, бесцеремонно приподняла мои веки и заглянула в глаза.
– Gallifrey? – вопросительно произнесла она и добавила более длинный вопрос, тоже заканчивавшийся словом «Галлифрей». На всякий случай я кивнул. На её лице отразилась глубокая задумчивость. И что всё это значит? Она не знала, откуда я? В таком случае, что она за врач, если не может определить происхождение пациента по его физиологии? Я попытался найти ещё какие-то слова, которые могут быть ей знакомы:
– Я с Галлифрея, в созвездии Кастеборус, галактические координаты 10-0-11-0-0 к 0-2. Повелитель времени.
– Master, – прервала она меня и требовательно спросила что-то. Я слегка покачал головой:
– Я не понимаю.
Я начал уставать от этого бессмысленного разговора и прикрыл глаза. Девушка вздохнула, и я услышал удаляющийся перестук её каблуков.
Следующая беседа с местным населением состоялась, когда я проснулся, уже чуть более бодрый и набравшийся сил. Я попытался сесть, но наручники не давали практически никакой свободы движения. Внезапно я почувствовал, насколько у меня затекло тело от долгой неподвижности. Хотелось размяться, пить и есть.
– Эй! – позвал я, с удовольствием обнаружив, что мой голос уже не звучит, как у умирающего. – Персонал! У меня есть пожелания!
Занавеска отдернулась, но вместо знакомой хрупкой девушки передо мной стоял высокий широкоплечий мужчина. Взгляд у него был недобрый. Он коротко и грубовато прикрикнул на меня, что я перевел для себя как просьбу не орать.
– Отстегните меня, – потребовал я в ответ и потряс наручниками, так что они загремели о металлические поручни кровати. С мужчиной я решил не церемониться: по полувоенной форме и манере обращения он напоминал не врача, а охранника.
Тот хмыкнул и покачал головой:
– No, Master.
Опять «Мастер» – как будто так они называют меня. Чтобы проверить свою догадку, я переспросил: «Мастер?» – и, неловко вывернув кисть, указал на себя. Охранник обрадовался, кивнул и что-то насмешливо и решительно заговорил. Меня давно уже начало раздражать, что я лежу перед ним, распластанный и беспомощный, а он даже не думает озаботиться нуждами пациента.
– Я не Master, – недовольно сказал я. – Меня зовут Кощей. Кощей, – повторил я, чтобы до туземца дошло.
– Koschei? – произнес он, будто я сморозил какую-то чушь, и опять заговорил быстро и решительно, упрекая меня в чем-то и повторяя слово Master.
Это становилось утомительно, и парень мне не нравился. Мне в голову пришел элементарный способ добиться внимания врача: я, делая вид, что продолжаю слушать охранника, усилием воли замедлил биение одного из сердец и задержал дыхание – это должно было отразиться на их приборах; примерно через минуту я судорожно, поверхностно задышал, словно мне не хватало воздуха, выгнулся и закатил глаза.
– Martha! – крикнул охранник.
В палату вбежали люди, и после некоторой суеты я позволил им привести себя в чувство. Я приоткрыл глаза и, как и надеялся, увидел склонившуюся надо мной темнокожую девушку. Сегодня её волосы были собраны в хвост, что, на мой взгляд, шло ей больше, чем пучок на затылке. Она с профессиональным беспокойством смотрела на меня; я слабо ей улыбнулся, но это почему-то не вызвало положительной реакции.
Охранник принялся рассказывать ей что-то; я уловил слова «Мастер» и «Кощей» – видимо, он пересказывал ей нашу беседу. Лицо у девушки стало ещё более сосредоточенное.
– Master, – обратилась она ко мне, наблюдая за моей реакцией. Ага, хочет удостовериться, что я буду настаивать на своем имени. Что ж, для прекрасной докторши можно и повторить:
– Кощей, – сказал я. – Меня зовут Кощей. Я с Галлифрея, – заодно напомнил я на всякий случай.
Девушка с охранником переглянулись: девушка была встревожена, а мужчина насмешливо пожал плечами. (Я заметил, что это была его обычная манера).
– You – remember – me? – спросила она разборчиво, вновь обернувшись ко мне. Я приподнял брови. – I am Martha, – сказала она. – Martha.
– Марта, – повторил я. – А он? – я указал взглядом на охранника.
– Jack, – ответила Марта. Его имя я повторять не стал, много чести. Джек заговорил, оживленно жестикулируя. Марта то возражала ему, судя по тону, то задумчиво качала головой. Я переводил взгляд с одного на другого, пытаясь понять, что происходит. У меня появилось два подозрения: во-первых, что Джек вовсе не охранник, а тоже врач, и, во-вторых, что нечто в моем поведении вызывает у них беспокойство, и сейчас я наблюдаю медицинский консилиум.
– Марта, – мягко позвал я. – Что происходит?
Они умолкли и обернулись ко мне. Кажется, я чем-то очень удивил Джека, но не стал об этом задумываться. Марта пододвинула к койке стул и села, Джек встал у нее за плечом.
– You – remember – the Doctor? – спросила она. – Doctor.
Так, теперь они хотят выяснить, на какие слова я отреагирую. «Доктор»? Я помотал головой. Джек недоверчиво хмыкнул, но Марта жестом прервала его.
– Harold Saxon.
Я вновь помотал головой.
– Lucy, Lucy Saxon. Torchwood. UNIT. Tardis. Valiant.
На всё это я отрицательно качал головой, слова не вызывали никаких ассоциаций. Немного подумав, Марта сказала:
– Toclafane.
Она произнесла слово на туземный манер, но я его узнал. Только причем здесь безобидные монстры из галлифрейского фольклора? Я осторожно кивнул и повторил по-галлифрейски:
– Токлафаны.
Я дернулся было изобразить их, но наручники предупреждающе звякнули на запястьях. Марта с Джеком снова заспорили, и через минуту Марта одержала верх: она достала из кармана белого халата ключ и освободила мою правую руку. Я с наслаждением принялся разминать её.
– Спасибо, – я улыбнулся Марте, и её снова почему-то передернуло. Может, по местным обычаям это невежливо? У некоторых народов считается неприличным улыбаться женщинам: у некоторых это повод для свадьбы, а у некоторых – для кровной мести. Пожалуй, следует воздержаться от заигрываний, пока я не выясню, как обстоят дела здесь: ни жениться, ни умирать мне неохота.
То, что мне освободили руку, подало мне прекрасную идею. Я изобразил, что пишу что-то в воздухе и попросил:
– Дайте мне бумагу. И ручку.
Марта, умная девочка, сразу меня поняла, пока парень хлопал глазами. Она вытащила из другого кармана блокнот в твердой обложке, раскрыла на чистой странице и протянула мне вместе с ручкой. Кое-как пристроив его на груди, я изобразил бинарную солнечную систему с шестью планетами, заштриховал одну и назвал вслух: «Галлифрей». Затем протянул блокнот Марте и спросил:
– Где мы? Здесь? – я обвел указательным пальцем вокруг. Она посмотрела на рисунок, и вместо того, чтобы изобразить свой, сделала странную вещь: жирно зачеркнула Галлифрей и сказала: «No. No Gallifrey» – и ещё скрестила руки перед грудью в отрицательном жесте. Этого я не понял.
– Что? – переспросил я. Она, казалось, была смущена. Затем перелистнула страницу, нарисовала круг, ткнула в него: «Gallifrey». Я кивнул. Она нарисовала вокруг него каракули, видимо, обозначавшие пламя, а сбоку – трапециевидные перечницы с двумя торчавшими вперед рычагами и под ними – лежащие человеческие тела. В довершение она перечеркнула планету крест-накрест и сочувственно посмотрела на меня. Я взял блокнот у неё из рук и стал разглядывать рисунок. Мне казалось, я понимаю, что она имела в виду, но такой ответ не укладывался у меня в голове. Война на Галлифрее? Что за бред, планета окружена непроницаемым барьером, мы – самая сильная раса во Вселенной, кто в своем уме станет нападать на нас? Хотя это бы объяснило, почему я в больнице – если я был ранен в ходе военных действий… Тогда почему я не помню нападения? Или всё произошло мгновенно? Я решил пока отложить разъяснение этого вопроса.
Я вернул блокнот Марте и повторил прежний вопрос: «Где мы?»
Она изобразила одно солнце и восемь планет вокруг него, заштриховав третью.
– Earth, – назвала она её.
Ах вот оно что! Я мог бы и сам догадаться: Сол-3, любимая планетка Теты, он еще писал по ней курсовик три года назад, как там было? «Психологические особенности землян и их отражение в литературе первого новейшего периода». Он тогда ещё все уши мне прожужжал земными языками, надо было больше слушать и меньше заниматься разработкой тысячи и одного способа расстегнуть все пуговицы на одежде Теты одним ловким движением.
Теперь я не сомневался, что именно он притащил меня сюда – и бросил. Кстати, вспомнил я, он обещал вернуться «скоро». Конечно, «скоро» для Теты – понятие растяжимое, но если где-то сейчас война, то он наверняка невольно вляпался в самую гущу сражения, и неизвестно, что там может случиться с этим чертовым теоретиком. Ему бы облака считать и изучать инопланетные стишки, а не бегать Рассилон знает где!
Я с трудом (в основном из-за мешающих наручников на левой руке) принял более вертикальное положение и спросил:
– Где Тета? – горло у меня пересохло. Земляне смотрели на меня непонимающе. – Тета Сигма? – я отчаянно искал способ объяснить им, кого я имею в виду. – Повелитель времени, как я. С Галлифрея. Он сидел здесь, – я указал на стул рядом с кроватью, – держал меня за руку, – я закрыл глаза и изобразил себя без сознания, а потом взял свободной рукой свою левую ладонь и пожал её.
Те двое наблюдали за моей пантомимой без малейших проблесков понимания.
– Тета Сигма, – повторил я четче. Неужели же они не знают его по имени? Или мне всё приснилось? Я старался не тараторить от волнения. – Он был здесь, потом убежал, – я показал пальцами убегающие ноги.
– А-а! – воскликнул Джек. – Doctor! – и он произнес пару фраз, обращаясь к Марте.
– Doctor? – переспросила она меня, будто думала, что её я пойму лучше, чем Джека. Я пожал плечами. – Wait a minute, – сказала Марта и вышла. Джек остался в комнате, внимательно следя за каждым моим движением.
– Я хочу пить, – показал я. Джек недоверчиво оглядел меня с ног до головы, но всё-таки соизволил сделать шаг к столику в метре от кровати и налить мне воды в пластиковый стаканчик. Он мне определенно не нравился: мало того, что смотрел на меня, как на врага, так ещё и плохо выполнял свои врачебные обязанности. Я молча протянул ему пустой стаканчик; он с демонстративным неудовольствием принял его и выбросил в мусорное ведро. Ага, тебе не нравится меня обслуживать, отметил я, это может пригодиться – правда, как, я пока не знал.
Марта вернулась с прибором в руках, который оказался складным переносным компьютером. Она повернула ко мне экран и включила видео.
Я смотрел с отвращением, смешанным с восхищением, и не мог оторвать взгляд. Отвращение мое было связано с тем, что до сих пор я и понятия не имел о такой изощренной пытке, а восхищение – собственно, с тем же: технически всё было реализовано великолепно. Один человек, блондин в черном костюме (видимо, по местной моде), направил миниатюрный прибор на второго, старика в поношенном полосатом наряде, и тот за считанные секунды, как в ускоренной перемотке, превратился из просто старика в маленькое, ссохшееся существо с непропорционально большой головой. Я слышал, что Повелители времени теоретически могут дожить до подобного состояния за несколько сотен лет без регенерации, но на практике такого не встречалось уже много поколений. Правда, зачем мне это показали, оставалось загадкой. Я вопросительно взглянул на Марту. Та поставила видео на паузу:
– Master, – указала она на мучителя и затем – на меня. – You.
– Я?! – я потряс головой. – Нет.
Уж я-то знаю, как я выгляжу. Кроме того, пытки… Я не ангел, но если мне надо чего-то добиться, я вряд ли буду использовать физическое насилие. Есть множество более чистых способов: гипноз, убеждение, подкуп или – в крайнем случае – угрозы.
– It’s you, – кивнул Джек с недобрым выражением на лице и произнес ещё несколько фраз с не менее агрессивной интонацией.
– No, – сказал я на их языке – это слово я уже вычленил из потока речи.
Джек пожал плечами, скрылся за занавесью и через короткое время вернулся с зеркалом.
«Давно не брился», – было моей первой мыслью, будто я разглядывал другого человека, и только потом до меня дошло, что это мое собственное лицо. Я коснулся рукой щеки, и отражение сделало то же. Провел по волосам – чуть длиннее, чем на видео. Я сильно изменился; казалось, что все черты превратились в свою полную противоположность: лицо из вытянутого стало более круглым, нос потерял свою аристократическую горбинку, волосы и борода из черных превратились в светло-мышиные. К тому же по моему виду сразу можно было сказать, что я долгое время провел в закрытом помещении на больничной койке: я был болезненно бледен, взъерошен, порос неаккуратной щетиной поверх запавших щек и был одет в казенную пижаму. В общем, мой новый облик мне страшно не понравился.
Но это было ещё не самое худшее: это значило, что я не просто был ранен, я умер и регенерировал, но как-то неудачно, не до конца, так что мне приходилось долечиваться здесь, на Сол-3. В принципе, первая регенерация не у всех проходила гладко, так что можно было надеяться, что в следующий раз я смогу получить лицо, больше похожее на прежнее (которым я, честно говоря, гордился).
Кроме того, если блондином в зеркале и на экране был я, то… где-то тут не сходились концы с концами. Возможно, мне показывали сфабрикованную запись. Я решил удвоить бдительность.
Когда я освоился со своим обликом, Марта показала на старика: «Doctor».
– Хм, – ответил я. Доктора при мне упоминали не раз, он явно был ключевой фигурой в происходящем. Раз они так настаивают, стоит поговорить с ним, может, он прояснит некоторые загадки.
– Я хочу поговорить с Доктором, – сказал я и показал на него и на себя и сделал пальцами жест: – Поговорить.
Джек развел руками:
– No, Doctor not here.
Они что, издеваются? Галлифрея нет, Доктора нет, меня нет. Я нахмурился и повторил, решительнее: – Поговорить. С Доктором. Сейчас.
Кусочек 2Марта отложила компьютер и взялась за блокнот. На белом листе бумаги сначала появился прямоугольный силуэт то ли шкафа, то ли ящика, который она окружила вихреобразными линиями, рядом нарисовала те же трапециевидные перечницы, что я видел на предыдущем рисунке, и назвала первое «Tardis», а второе – «Dalek». Внутри Tardis она пририсовала человеческую фигурку (палка-палка-огуречик), которую обозвала Doctor. Ну и как я должен понимать это художество? Так, судя по предыдущему рисунку, перечницы-далеки были врагами. Вихрь может изображать движение, значит, транспорт. Чтобы уточнить свою гипотезу, я указал на Тардис и сделал движение рукой: «Вжж!» Марта кивнула, но звук изобразила по-другому: «Вжж-ууу-вжж-ууу». Что-то до боли знакомое было в этом звуке… точно! Подобный хрип издают пространственно-временные капсулы при грубом старте!
Итого: у нас есть Повелитель времени по имени Doctor, который в капсуле Tardis направился к врагам под названием Dalek. Если бы я не знал, что у Теты нет своей капсулы, я бы решил, что подобное любопытство – в его духе.
Я нахмурился, размышляя, как добиться от этих людей хоть какого-то результата. Быть в положении потерпевшего бедствие среди неграмотных туземцев мне надоедало; я хотел к своим, в мир развитых технологий, высокого разума и общения за пределами примитивных каракуль. Если не к Тете, то хоть к этому Доктору, который, по всей видимости, является моим соотечественником.
– Доктор. Сейчас, – сказал я, глядя Марте прямо в глаза. И – о чудо! – она полезла в карман и достала из него простейшее коммуникационное устройство с дюжиной кнопок. То-то же, давно бы так. Она ткнула в пару кнопок и приложила устройство к уху, затем отняла его, поджала губы и разочарованно покачала головой.
– Not working, – произнесла она медленно, для меня, а затем несколько фраз быстро, для Джека. Тот взял у нее прибор, потыкал кнопки и тоже приложил аппарат к уху, с тем же результатом. Очевидно, они демонстрировали мне, что возможности связаться нет.
– Дай, – я протянул руку к аппарату, но Джек вместо того, чтобы отдать его мне, жестом велел мне опустить руку и показал его издалека. Ладно, я уже понял, что они мне не доверяют.
– Поверни, – сказал я и для наглядности сделал круговое движение пальцем. К счастью, туповатый Джек меня понял и показал заднюю стенку аппарата. Ага, так я и думал: на данном уровне развития технологий вряд ли они могут упаковывать источник энергии большой мощности в столь малый объем. На крышке элемента питания была защелка, и я сделал движение, будто подцепляю её ногтем: – Открой.
Как интересно: микросхемы внутри были явно примитивного происхождения, но отдельные элементы были подозрительно знакомы. Я же сам проектировал подобные: это был простейший способ обойти системы слежения, например, чтобы нельзя было вычислить контактера – или чтобы не платить по счетам за связь.
Аппарат у них маломощный, но к нему приложил руку кто-то из наших: может, этот самый Доктор. Значит, он выдержит куда большие нагрузки; значит, чтобы усилить сигнал, его нужно всего лишь подключить к подходящему источнику питания. Самое сложное – донести эту простую информацию до людей. Я оглянулся вокруг и заметил провода, соединявшие каждый из больничных приборов с отверстиями в стене. Я указал на них и на аппарат:
– Нужно больше энергии.
Оба наморщили лбы, силясь понять меня. Что за наказание мне с этими тугодумами!
– Энергия, понимаете? – я опять указал на прибор и на провода, уходящие в стену. Если вам никогда не приходилось изображать пантомиму перед обезьянами, пытаясь объяснить им теорию относительности и при этом пользуясь только одной свободной рукой, вы вряд ли можете войти в мое положение.
Через долгих десять минут они, кажется, сообразили в чем дело. По крайней мере, Джек схватил аппарат и убежал, а Марта осталась со мной и решила вспомнить о своих врачебных обязанностях. Она задрала мою пижамную рубашку и быстро оглядела перевязку на моем левом боку, ничуть не скрывая неприязни ко мне и к этому занятию.
– Что со мной случилось? – холодно спросил я, уже не стараясь расположить её к себе, и кивнул на бинты.
Марта сложила руки пистолетом и изобразила выстрел: «Boom!», затем добавила непонятное «Lucy Saxon». Ясно, меня подстрелили. Неясно, кто, за что и почему я не регенерировал, а валяюсь здесь, на больничной койке, как низший организм.
Джек вернулся нескоро, но с удовлетворившим меня результатом: к прибору теперь был подключен ящик небольшого генератора. Марта вновь потыкала в кнопки, и спустя полминуты её лицо осветилось радостью.
– Doctor! – и она затараторила так быстро, что я едва мог различить в потоке речи слово «Master». Я требовательно протянул руку, и, как ни странно, тут же получил желаемое: мне в ладонь легла почти невесомая трубка аппарата.
– Doctor? – спросил я и испытал неожиданно сильное облегчение, когда мне ответили на родном языке:
– Как ты? – голос был незнакомый: я мог поклясться, что не слышал его ни разу в жизни – но при этом и не чужой. – Мастер, алло, не молчи! – Он произнес слово «Мастер» по-галлифрейски, и оно неприятно поразило меня: рабство на Галлифрее исчезло ещё в дорассилонову эпоху, почему же теперь мой соотечественник и, видимо, современник звал меня хозяином?
– Кто это? – через силу выдавил я.
Голос тут же посерьезнел:
– Марта мне рассказала про твои художества. Мастер, чего ты добиваешься?
– Почему вы называете меня господином? – язык у меня прилипал к нёбу.
– Как мне тебя звать? – спросили на том конце, будто согласившись не спорить.
– Кощей, – ответил я. По треску помех было слышно, что связь не прервалась, но мой собеседник замолчал на долгие несколько секунд.
– Не надо этого, Мастер, – произнес он наконец. Меня снова передернуло от того, как буднично он произнес обращение «хозяин», словно давно привык к рабству. Я бы решил, что это шутка, но в его голосе ничто не выдавало веселья.
– Чего – «этого»? Кто вы? С какой стати вы зовёте меня «Мастером», прекратите унижаться, это отвратительно.
– Тебе всегда нравилось, когда я зову тебя по имени, Мастер, – сказал он с сарказмом. Теперь это прозвучало, как похабная шутка. Я совершенно перестал понимать, за кого он меня принимает и с чего взял подобный тон.
– Объясните мне… – начал я сухо, но тут в трубке раздался грохот, как от далекого взрыва. Незнакомец перебил меня:
– Мастер… – и затараторил: – …Кощей, послушай, у меня проблемы с Тардис, я не могу посадить её, с Земли идут помехи, ты должен выяснить, в чем дело. Дай трубку Джеку, я скажу ему, чтобы он помог… – раздался треск – и тишина.
– Эй! Алло! – позвал я ещё несколько раз, несмотря на явную бесполезность этого занятия.
Джек забрал у меня аппарат, постаравшись не коснуться при этом моей руки, и поднес его к уху, проверяя, точно ли связь прервалась. Я опустился на подушку; сердце у меня колотилось, и от этого в левом боку пульсировала тугая боль.
Разговор дал больше вопросов, чем ответов. Кто был мой собеседник? Что значила его странная манера? Почему его голос был одновременно незнакомым и таким близким? Он явно хорошо знал меня – или того, за кого он меня принимал. Он намекал на общее прошлое, чуть ли не на интимные отношения, на игры с властью и подчинением. Я поморщился: фальшивые кандалы, фальшивые плетки, неуклюже исполняемые роли раба и господина – даже в нашем просвещенном обществе некоторые щекотали себе нервы подобными развлечениями, но мне они всегда внушали отвращение.
Мы с Тетой никогда бы не опустились до стимуляторов. Тета слишком витает в облаках, чтобы я мог описать свои чувства к нему как вожделение и похоть. Он никогда не перестает размышлять, даже когда позволяет мне касаться своего тела, и говорит после, что я заронил в него новую мысль. Я предпочитаю думать, что играю на нём, как на божественном инструменте, и что прикосновения моих рук натягивают его струны и заставляют звучать лишь мне одному слышные ноты. Тета нарочно смеётся, называя звуки, которые мы издаем во время наших игр, «музыкой сфер»: его смущает происходящее, хотя мы уже не дети.
Я бы никогда не поставил между нами чужие, фальшивые фантазии. Мне с лихвой хватает того, что делает со мной Тета, его обнаженная кожа, его движения ко мне и его запах, которым он отмечает меня и который я чувствую на себе непрестанно вот уже сколько лет.
Я поднес к носу ладонь: запах был на месте; немного иной, более острый, более горький. За руку меня держал Тета, прежде чем убежать; за руку меня держал тот, кого земляне называли Доктором. Что я за идиот! Меня вдруг как по голове ударило: запах изменился, голос изменился – Тета регенерировал, как и я! Не знаю, почему он решил разговаривать со мной фразочками из пошлых шуток, но это был Тета, и он был в беде.
Разве было когда иначе? У этого чуда в перьях проблемы, и он прибегает ко мне: «Кощей, помоги!», «Кощей, выручи меня!», «Кощей, что б я без тебя делал?» И ведь знает же, что пойду, найду выход, костьми лягу, пусть я только что заглянул в лицо смерти, пусть я прикован к койке и не могу даже объяснить туземцам, что мне нужно.
Я не сразу заметил, что Марта зовет меня – потому что она упорно обращалась ко мне чужим именем «Мастер». Я вздрогнул, когда её рука сделала несколько движений туда-сюда перед моим лицом.
Кусочек 3– What did the Doctor say? – спросила она с расстановкой и подкрепила свой вопрос жестом: приложила ладонь к уху, сделала вид, что говорит, и повторила: – Doctor.
Мысль об очередном раунде пантомимы вызвала у меня физически ощутимую тошноту, но я пересилил себя и попросил блокнот. Пока Марта доставала его из кармана вместе с ручкой и устраивала у меня на груди, я думал о том, что стоит на всякий случай постараться расположить её к себе: девушка относилась ко мне холодно, но без явного презрения, в отличие от Джека. В будущем её помощь может оказаться бесценной.
– Спасибо, – поблагодарил я её за блокнот с искренней улыбкой. Она на мгновение смутилась, будто не зная, как отреагировать на неё, а затем всё же вежливо вздернула уголки губ и тут же вновь опустила.
На чистом листе я изобразил Тардис, ниже – планету, а между ними – волнообразные помехи. Подумав, добавил стрелку, которая должна была изображать направление посадки, и жирно перечеркнул её. К моей радости, на лицах Марты и Джека отразилось понимание. Тогда я перешел ко второму пункту программы: указал на себя, потом на рисунок, снова на себя и зачеркнул помехи, мешавшие материализации Тардис. На этот раз лица туземцев застыли в недоумении. Я выразительно позвенел наручниками, которыми была пристегнута моя левая рука. Джек покачал головой и твердо сказал:
– No.
Затем он стал что-то доказывать Марте, ни разу не взглянув на меня, но я слышал слово «Master», произнесенное несколько раз недовольным тоном. Марта поначалу не соглашалась и не возражала, только задумчиво перебирала пальцами блокнотные листы, и я стал было надеяться, что она освободит меня. Но в итоге она кивнула, хоть и без особой охоты, и Джек торжествующе выпрямился. Я поймал себя на том, что мысленно составляю на будущее список со всеми прегрешениями этого болвана. Поспешно я убрал с лица ожесточенное выражение, которое могло на нем возникнуть, и посмотрел на Марту расстроенным и доверчивым взглядом. Этот взгляд я в свое время скопировал у Теты: тот применял его без малейшей искусственности, а вот мне никак не удавалось достичь нужного градуса правдоподобия.
Поэтому сейчас я не удивился, что Марта на мои актерские таланты не поддалась, а, наоборот, поднялась со стула особенно поспешно и даже с раздражением. Что ж, у меня в запасе были и другие трюки. Гораздо неприятней было то, что, уходя, Джек вновь приковал меня к кровати.
Оставшись один, я стал размышлять по порядку над следующими пунктами: во-первых, чем вызваны помехи Тардис и как их можно устранить. У меня возникло несколько гипотез, начиная от естественных полей Сол-3, возмущение которых привело к неполадкам в системах капсулы, и заканчивая намеренно наведенными помехами. Чтобы установить точную причину, мне необходимо было оборудование.
Поэтому я перешел ко второму пункту: где достать подобное оборудование? На этой всеми забытой планете уровень технического развития наверняка слишком низок, иначе они бы давно решили проблему с Тардис. Значит, мне придется самому строить нужные приборы. Жаль, что я еще не успел сдать экзамен по вождению и техническому обслуживанию пространственно-временных капсул. Кое-какие теоретические знания у меня имелись, но практика отсутствовала вовсе. К счастью, недостатка в запчастях быть не должно: судя по всему, можно будет препарировать парочку местных медицинских сканеров, стоит только получить к ним доступ.
В этом заключалась третья проблема: как мне освободиться из-под стражи? Я попробовал снять с себя наручники или, вывернув кисть, добраться до замка, но браслеты были слишком узкими. Напрасная возня утомила меня, и в боку у меня закололо сильнее, оттого что я слишком напрягал пресс, ворочаясь в постели. Я сдался и откинулся на подушку.
Когда я проснулся, в палате было темно; она освещалась только мигающими огнями приборов, да мутным светом дежурной лампы, приглушаемым белой шторой вокруг моей кровати. Сон не освежил меня, я чувствовал себя заметно хуже, чем раньше: меня мутило, перед глазами плясали мушки, кисти рук затекли до нечувствительности в пальцах, и, что самое неприятное, мне нужно было в туалет, что было одновременно унизительно и заставляло меня нервничать. Я полежал, тупо глядя на желтоватый отсвет на шторе. Я был всё ещё будто между сном и явью, когда знаешь, что нужно что-то предпринять, но сигнал пошевелиться не доходит от мозга до нервных окончаний в теле. Никто не шел. Даже звука чужого дыхания я не мог расслышать из коридора. Наконец, я собрался с силами:
– Эй! Я ещё жив. Пока жив. Если через минуту вы меня не отвяжете, я начну петь! Считаю до шестидесяти! Шестьдесят, двадцать пять, пятьдесят девять!
Я продолжал в подобном духе некоторое время; сознание того, что никто меня не понимает, поддерживало ощущение безнаказанности, и мне хотелось нести как можно более бессмысленный бред. Когда я в дополнение стал громыхать наручниками по металлическим поручням, за шторой мелькнула тень, а затем и она сама отдернулась в сторону.
Передо мной стоял незнакомый парень во врачебном халате, под которым с правой стороны оттопыривалась кобура. У него было бесстрастное лицо и рот, как у лягушки. Он оценил показания приборов и только потом обратил ко мне сонные мелкие глазки.
– Мне нужно выйти, – сказал я. – Я жалуюсь на тошноту, головокружение и невнимание персонала. Отстегните меня немедленно.
Я говорил, не заботясь о том, что он меня не понимает. Я настолько устал, что готов взорваться злыми, отчаянными криками. Мужчина не реагировал. Его припухшие веки медленно опускались и вновь поднимались. Мне всё больше хотелось вцепиться в его бледные щеки ногтями, и про себя я уже начал фантазировать о том, как человечья кожа поддастся под моими пальцами, когда человек развернулся и вышел. Я разочарованно откинул голову на подушку. Опять лежать и смотреть в потолок?
Это было невыносимо. От неподвижности мышцы в руках стало выкручивать, и не помогало уже то, что я сжимал и разжимал кулаки и пытался переменить положение. Как мог Тета оставить меня с этими людьми? Как я должен поправиться, по их мнению, если меня пытают? Может, им и не надо, чтобы я поправился. Может, им нужно, чтобы я сдох поскорее, а потом они скажут Тете: «Нам очень жаль, пациент номер такой-то скончался прошлой ночью». Слезы навернулись мне на глаза, но меня это только разозлило.
– Отпустите меня! – заорал я, нарушая безмолвие. – Слышите вы, отпустите меня! Я больше не могу! Тета! Тета, я тебя ненавижу, помоги мне! Не оставляй меня здесь!
Я заметался по кровати; металлическая кромка наручников сдирала кожу на запястьях. Я вспомнил, что если выбить сустав большого пальца, ладонь может проскользнуть сквозь кольцо. Как выбить сустав, я не знал, поэтому стал просто дергать правую руку на себя, царапая её всё больше.
В коридоре раздались торопливые испуганные шаги – только почему-то прочь от моей палаты, а затем быстрые и уверенные шаги другого человека – в обратном направлении. Ещё до того, как он появился передо мной, я узнал по ним Джека.
Он смотрел на меня с высоты своего немалого роста, а я продолжал бессмысленно бороться с наручниками. Мне не хватало воздуха, я стал дышать через рот, но это слабо помогало, словно в моей грудной клетке не осталось места для легких.
– You… – начал он обвиняюще. Его взгляд опустился на мою саднящую правую руку, и он машинально потер свое запястье. Можно было попросить его: даже если бы он не понял слов, он бы распознал интонацию – но я не мог заставить себя. Он сказал что-то – будто самому себе – и полез в карман. Если бы он сейчас достал шприц с ядом или миниатюрный пистолет, я бы ничуть не удивился. Джек достал ключ и отпер наручники на моей правой руке, а затем на левой.
Сначала я не поверил. Я осторожно подтянул согнутые руки к груди и медленно покрутил ладонями. Их снова свело судорогой, и я поспешно принялся непослушными пальцами разминать запястья и предплечья и до боли впиваться ногтями в кожу, раз у меня больше не было ничего острого.
Когда я попытался сесть, Джек сделал шаг назад и отвел руку за спину, где у него, очевидно, был пистолет. Если он думал, что сейчас я в состоянии напасть на него, то он ошибался, потому что я с большим трудом приподнялся на одном локте, другой рукой придерживаясь за поручень кровати. Тем не менее, Джек не ослабил бдительности. Я сквозь больничную рубашку потрогал толстую повязку у себя на левом боку. Должно было задеть сердце; неудивительно, что после метаний и криков мне не хватает кислорода. Я стал спускать ноги с кровати. Движения давались мне тяжело, мышцы онемели от долгого простоя и никак не хотели работать.
Я сел, касаясь босыми пальцами холодного жесткого пола. Теперь нужно было встать; я повременил немного и приступил к выполнению этой задачи. Голова кружилась от оттока крови, зато под повязкой неприятно запульсировало. Никогда в моей жизни я не был болен так долго и так серьезно, и это состояние начало вызывать досадливое недоумение: когда же организм соизволит придти в норму? Только мне казалось, что я чувствую себя лучше, как болезненные ощущения возвращались в какой-нибудь новой форме в другой части тела. Со злостью я решил не обращать внимания на его жалобные призывы и выпрямился. Мне ещё решать за Тету его проблемы; нет, сначала привести себя в более или менее терпимое состояние, а потом решать его проблемы.
Джек наблюдал за мной с настороженным интересом, не спуская руки с оружия у себя на поясе. Мне пришло в голову, что он ждет, когда я совершу нечто, что можно будет интерпретировать как враждебные действия, и он сможет с чистой совестью меня пристрелить. Я улыбнулся ему, и он мгновенно напрягся; приятно.
В первый раз за мое пребывание в hospital, как называли это место земляне, я оказался за пределами белой ширмы, ограничивающей мое поле зрения. За ней были такие же белые стены без окон, справа – дверь в коридор, а прямо – ещё одна, тоже белая. Это белоснежное царство навевало уныние.
Я нажал белую пластиковую ручку, неудобно легшую в ладонь. За дверью могло обнаружиться подсобное помещение, склад медицинских отходов или караулка для моих охранников; к счастью, мне повезло – это была узкая ванная комната, отделанная мрачным белым кафелем. Любовь землян к этому цвету была поистине невыносима.
Я хотел запереться, но Джек придержал дверь рукой и покачал головой:
– Leave it.
– No, – я тоже помотал головой, отчего перед глазами всё запрыгало, и я принужден был взяться за лоб, чтобы остановить пляску.
– Yes, – сказал Джек. Его рука сильнее уперлась в гладкую поверхность двери.
– No, – повторил я, уже не рискуя подкреплять свои слова жестами. Я чувствовал, как быстро утекают мои силы; ещё чуть-чуть, и я не смогу стоять прямо. Мне уже хотелось согнуться, чтобы ослабить напряжение под ребрами. Я сжал зубы и незаметно, как мне казалось, потрогал повязку сквозь рубашку. Стало немного лучше.
Мое движение не укрылось от Джека; он отследил его с недоверчивым скепсисом, будто уверен был, что я симулирую. Ах так, почувствовал я укол ярости, хорошо же. Я привалился к косяку, сделал невинные глаза по примеру Теты и сказал жалобно:
– Чтоб ты сдох тринадцать раз, скотина.
Он не понимал моих слов, и интонация подействовала на него именно так, как я и рассчитывал: на его гладеньком лице промелькнуло нечто вроде вины, и рука, удерживавшая дверь, дрогнула. Забавно всё-таки, что он больше был склонен поверить моей игре, а не естественным проявлениям.
Он постоял, размышляя, и я ясно читал мысли у него на лице: «Убежит – не убежит, убежит – не убежит». Он окинул меня долгим взглядом, решил, видимо, что «не убежит», и отпустил дверь; запереться мне всё равно не удалось – замка на ней не было.
Сделав всё необходимое, я облокотился о скользкую раковину и стал разглядывать себя в зеркале, чтобы потянуть время. Стоять мне было неудобно, но и мысль о возвращении к Джеку и наручникам казалась нестерпимой. Я осознал вдруг, что боюсь того момента, когда на моих запястьях вновь защелкнутся браслеты, до тошноты, до испарины. Что угодно, только не туда. Я включил воду, чтобы снаружи казалось, что я мою руки. Надо было срочно что-то придумать, чтобы не возвращаться. Как назло мысли мешались. Так, приказал я себе успокоиться. Так. Что мы имеем. Убежать я не могу, разве что уползти. Одолеть Джека в рукопашной, учитывая, что он выше меня на голову, здоровее и с пистолетом, – тоже. За дверью палаты минимум ещё один охранник в белом халате – тот мужчина с лягушачьим ртом, которого я видел раньше этим вечером. Я задрал голову и оглядел потолок: никаких люков, ничего, что могло бы мне помочь. Стены тоже сплошные и прочные. Можно попробовать загипнотизировать Джека, но мешало то, что он не понимал ни слова из того, что я говорю, а мой прогресс в этом деле был ещё слишком неустойчив. Тем не менее, если задействовать свои актерские способности, шанс на успех был.
Я выключил воду и распрямился. Бок саднил, и я запустил руку под рубашку, чтобы проверить бинты. Мне казалось, что повязка должна быть мокрой от крови, но я ошибался. Раздался настойчивый стук в дверь, и я решил не испытывать терпение своей жертвы и сделать вид, что я послушный мальчик. Я бросил последний взгляд в зеркало: лицо у меня было осунувшееся и очень бледное, с синевато-белыми губами среди длинной неопрятной щетины. Что за физиономия! – с неудовольствием подумал я и потер ладонью колючую бороду; с сожалением я вспомнил свои прежние аристократические скулы и темно-каштановые до черноты волосы. Впрочем, болезненный вид мне сейчас только на руку.
Я потянул на себя дверь и слабым шагом вывалился в палату, чуть не в объятия Джеку. Он инстинктивно выставил вперед ладони, чтобы поддержать меня, и я нарочно ещё больше подогнул колени, повиснув у него на руках. Он поспешно поставил меня на ноги и брезгливо отступил, машинально вытерев ладони о штанины. Мне почти не надо было играть: я уперся руками в бедра, чуть согнувшись, и поднял полный мольбы взгляд на Джека.
– Ты должен мне помочь, – сказал я. – Доктор.
Услышав знакомое имя, тот насторожился.
– Доктор нуждается в помощи. Ты должен мне помочь, – я смотрел Джеку прямо в недоверчивые темные глаза и видел, как в них зарождается сомнение. – Мне нужны детали для оборудования. Ты меня отпустишь. Мне нужно выяснить, в чем проблема с Тардис. Ты отпустишь меня.
Наверное, что-то пошло не так, потому что Джек вдруг встрепенулся и уже совсем с иным выражением лица схватил меня за руку повыше локтя и подтолкнул к кровати. Он с жаром воскликнул что-то недовольное и обвиняющее, грубо задвинул меня за ширму и усадил на кровать. Жестом он приказал мне ложиться и выудил из кармана маленький стальной ключик на цепочке из небольших стальных бусин. Ключ покачивался из стороны в сторону мерно, как маятник, будто перед самыми моими глазами. Я заметил вдруг, что крест-накрест прижимаю руки груди, одновременно пытаясь спрятать запястья и загораживаясь ими. Джек повторил свой жест: «Ложись», но меня как приморозило к месту. В унизительной схватке с самим собой я пытался расцепить руки, но у меня ничего не выходило. Ключ качался у Джека на пальце, тик-так, тик-так. Я судорожно вдыхал, но воздуха в груди почему-то не прибавлялось. Видя, что я не реагирую на его команду, Джек протянул ко мне руку, чтобы силой заставить подчиниться, но затем остановился и убрал её. Я вспомнил, как он избегал касаться меня.
– Master, – сказал он приказным тоном.
– No, – пробормотал я слово, которое стало в последние дни главным в моей коммуникации с миром. – No, no, no.
Он демонстративно вздохнул и взял меня за запястье. Я слабо дернулся в сторону, не сумев подавить инстинктивный ужас.
– No! – я призвал на помощь весь свой словарный запас: – Doctor, Doctor, Тета, no. Jack, no!
Я не пытался бороться, это получалось само, мои мышцы свело, и даже при желании я не смог бы разогнуть руки. Джек тоже это понял и оставил меня в покое, отступив на шаг и изучающе глядя на меня.
Затем он сделал неожиданное. Он подтянул к кровати стул и сел на него, расслабленно закинув ногу на ногу, и будто бы совсем перестал обращать на меня внимание. Мои грудные мышцы отпустило, и дышать стало немного легче. Я подвинулся повыше на постели, чтобы сидеть было удобнее, и стал смотреть на него и ждать. Джек разглядывал свои ногти. Я разглядывал его лицо. Что-то с ним было не так, но я не мог уловить причины своего странного ощущения, да не очень-то и хотел погружаться в глубины психики своего стража.
Наконец я смог опустить руки. Всё время держать их сжатыми у груди было некомфортно, и мне было сложно удерживать равновесие. Голова тяжелела, и сколько я ни боролся с собой – я не хотел пусть даже косвенно исполнять приказ Джека, организм пересилил меня, и я опустился на подушку. Организм тотчас отозвался благостной расслабленностью. Джек коротко глянул на меня и вновь принялся за ногти. Мне хотелось что-то сказать ему – что-то, что заставило бы его осознать, насколько он неправ, что смеет так обращаться со мной – со мной! – но не мог составить ничего приличного из слов «you, Doctor, Tardis, no, Dalek, hospital, Master», которые успел выучить.
Я осторожно перевернулся на правый бок, лицом к нему, стараясь не тревожить рану, и стал размышлять над этой сложной проблемой. Слова складывались в моей голове в причудливые цепочки, мешались с галлифрейскими, сонтаранскими и джудунскими; я пытался вычленить из этого потока хоть какой-то смысл, но едва мне казалось, что я вот-вот поймаю его, он ускользал от меня, ускользал, ускользал…
Кусочек 4
Я вздрогнул от прикосновения и вскинул голову. В комнате был включен свет, я лежал на затекшем правом боку, а надо мной стояла Марта.
– Morning, – сказала она и спросила что-то – видимо, для проформы, потому что ответа ждать не стала. Я похлопал глазами и хотел потереть их ладонями, но правая рука зацепилась за что-то. О нет, опять наручники! Правое запястье немедленно стало гореть и чесаться, будто на него вылили едкий сок плотоядного дерева. Я приказал себе отставить воображаемые боли, и они немного поутихли, оставив лишь тянущее ощущение в костях предплечья.
Марта велела мне перевернуться на спину и с бесстрастным лицом стала делать перевязку, будто обращалась с манекеном. Она одним движением сняла липкую повязку, и я тихо ойкнул себе под нос. Я надеялся, что она не услышала, но она глянула на меня укоризненно, так что я поморщился от послевкусия собственной промашки. Марта быстро осмотрела рану; мне тоже было интересно, что там творится, поэтому я приподнял голову и разглядел короткий грубый шов, края которого были соединены – нитками?! Концы их торчали над поверхностью кожи, и я почувствовал прилив дурноты. Такой допотопной технологии я никогда не видел и уж тем более не предполагал испытать на себе. Что случилось с моими способностями к регенерации тканей? Видимо, Марте картина тоже не понравилась, потому что она поджала губы с выражением неудовольствия и сомнения. Мне бы хотелось получить от неё подробное медицинское заключение, но, увы, это мне было недоступно.
Она обработала кожу чем-то холодным и влажным, заново залепила рану и хотела было уйти, когда я поймал её руку в тонкой резиновой перчатке.
– Марта, – сказал я мягко, чтобы не напугать её. Она оцепенела, завороженно глядя на мои пальцы. Страх стремительно разлился по её лицу, но так же быстро она справилась с ним и сказала тихо, но твердо:
– Let – me – go.
Я знал, что она недолюбливает меня, но её страх стал для меня неприятной неожиданностью. Я медленно разжал руку и повторил:
– Марта.
Я хотел, чтобы она осталась; я надеялся, что она сможет помочь мне с моим планом, но при виде её плотно сжатых губ и раздувающихся ноздрей надежда улетучилась. Она сделала шаг назад и оказалась вне пределов досягаемости.
– Всё хорошо, – поспешно сказал я и сделал свободной рукой успокаивающий жест сверху вниз. – Марта, Марта, не уходи.
Она отступила к шторе и кончиками пальцев взялась за край, чтобы иметь возможность в любой момент отдернуть её. Я лихорадочно соображал, как мне заставить её остаться. Ну конечно! Я сделал просительное лицо и указал на карман, где она в прошлые разы держала блокнот и ручку, а потом сделал вид, что пишу в воздухе. Она поняла меня, вынула письменные принадлежности и на вытянутой руке, склонившись вперед, передала мне – только чтобы не подходить ближе к моей кровати. И на том спасибо.
Я хотел вновь попробовать объяснить ей проблему с Тардис, но, едва увидев блокнот, изменил свое намерение. Раньше я не обращал внимания, что он состоит из листов, надетых на пружину из толстой прочной проволоки. Теперь мне нужно было как можно скорее избавиться от Марты. Я любовно прижал блокнот к груди и посмотрел на неё трогательными глазами. Марта ответила мне непонимающим взглядом. Пришлось устроить пантомиму: я уставился в потолок и демонстративно зевнул, прикрыв рот ладонью, изображая скуку, потом погладил блокнот и приподнял брови в надежде. Марта оглядела палату, словно в поисках скрытых опасностей, перевела взгляд на наручники и немного успокоилась. Она кивнула, и я благодарно улыбнулся. Это оказало обычный эффект (о котором я успел забыть): её лицо окаменело, и она вышла из палаты с напряженной прямой спиной и сжатыми кулачками. Марта нравилась мне своей догадливостью и профессиональным обхождением, и мне было немного жаль, что я не могу завоевать её расположения. Но сейчас это было не столь важно.
Планировать побег на день было глупо: я слышал в коридоре голоса минимум пятерых человек, среди них Джека и Марты. Нужно было дождаться ночи, а пока я решил заняться проектированием прибора, ради которого всё и затевалось. Рассмотрев различные варианты, я пришел к выводу, что постройка полноценного сканера займет слишком много времени и принесет слишком мало результата: на любой пространственно-временной капсуле есть сканеры куда мощнее того, что могу построить я в полевых условиях; и, допустим, даже если он у меня будет – что мне это даст? Ну, выясню я, откуда исходит проблема, но в её решении Тете это не поможет.
Вариант с кросс-частотной глушилкой я тоже отверг: без сканера я не знаю, на какую частоту её настраивать, а для работы со всем диапазоном нужна слишком большая мощность.
Самым простым и эффективным было построить маяк – так мы с Тетой называли прибор, основной функцией которого было посылать во всех направлениях пространства-времени сигнал с определенными волновыми характеристиками. Принимающая сторона должна была знать характеристики исходного сигнала, чтобы послать соответствующий ответный. Тогда маяк и любое другое устройство входили в контакт, и между ними устанавливался кратковременный коридор, позволявший передавать практически неограниченный объем информации, пока коридор не схлопывался из-за неустойчивости среды. Преимуществом этого метода было то, что работу маяка не мог засечь посторонний, не знающий исходных частот, и что его сигнал не заглушали почти никакие помехи. Мы часто пользовались им во время экзаменов, и до сих пор ни разу не были пойманы. Я надеялся, Тета сообразит, что я могу использовать маяк, и не пропустит мой сигнал.
Я раскрыл блокнот и стал рассчитывать, какая мощность необходима будет, чтобы коридор наверняка пропустил Тардис. Чертеж и расчеты заняли у меня полдня, остальное время до вечера я проверял и перепроверял их, оттачивая каждую деталь. Когда в палату кто-то входил, я быстро перелистывал блокнот на страницу, где заранее написал несколько стихотворных фраз круговым галлифрейским шрифтом, грыз конец ручки и старательно делал вид, что занят сочинительством. Этот метод был опробован на преподавателях: по необъяснимой причине они гораздо благосклоннее относились к тому, что на лекциях я якобы писал стихи, чем к чертежам посторонних приборов. Уже лет пять я «сочинял» одно и то же четверостишие, начинавшееся словами «Мой милый друг, в твоем прекрасном взоре…». Тета испытывал к нему не менее необъяснимую привязанность и периодически начинал декламировать к месту и не к месту.
Наконец, время подошло к вечеру. За ширмой, в коридоре, свет стал более приглушенным, и в моей палате тоже погасили верхний свет. Стараясь не шуршать, я взял блокнот и стал выковыривать из него скреплявшую листы проволоку. Из-за наручников приходилось делать это медленно, иначе они начинали греметь о поручень. Вытащив и распрямив половину пружины, я сломал её, согнув несколько раз в месте слома. Затем концом проволоки я стал ковырять замочную скважину на браслете. Мне приходилось уже пользоваться отмычкой, но до сих пор только на примитивных и крупных замках на дверцах шкафов с реактивами или мелкими запчастями в лабораторных кабинетах. Замок наручников был мельче, и в полумраке я не мог толком разглядеть его внутреннего устройства. Я действовал почти наугад; драгоценное время утекало, а я никак не мог совладать с механизмом. Я ударил кулаком по матрасу и уткнулся лицом в подушку, чтобы не зарычать вслух от разочарования. Полежав так некоторое время и немного успокоившись, я продолжил свое занятие, стараясь действовать аккуратно и методично. Пальцы у меня еле заметно подрагивали от напряжения, но я гнал мысли, что будет потом, если я успел утомиться, даже не выбравшись из койки. Наконец я почувствовал, как штифты поддались, и с тихим щелчком браслет раскрылся. Я выдохнул с облегчением.
На первом этапе своего плана я потерял столько времени, что сложно было сдержаться и не броситься из палаты, забыв об осторожности, но спешкой можно было убить всё дело. Беззвучно ступая босыми ногами, я выбрался из-за шторы. Как я уже заметил, дверь в мою палату всегда была раскрыта настежь – то ли для того, чтобы обеспечить беспрепятственный доступ врачам, если мне понадобится помощь, то ли для того, чтобы я не имел возможности заниматься запрещенными вещами под прикрытием двери. Как бы то ни было, проход в коридор был открыт. Я подкрался к дверному проему, так чтобы меня не было видно снаружи.
В трех метрах от двери стоял стул, а на нём сидела землянка с черными волосами и – приятное разнообразие! – одетая во всё черное. Она облокотилась о колени и скучающе посматривала то на свои тяжелые ботинки, то по сторонам. Один раз она зевнула, не раскрывая рта. На поясе у неё был пистолет. Женщина была довольно крупная, да ещё и вооружена, так что я вряд ли справился бы с ней в драке.
Я придвинулся чуть ближе к двери, и, когда она в очередной раз повернула голову в мою сторону, её взгляд наткнулся на меня. Я ждал этого и приложил к губам палец. Она замешкалась на мгновение, не сразу вспомнив инструкцию, и я использовал эту секунду, чтобы установить неразрывный визуальный контакт. Охранница подалась телом вперед, чтобы вскочить, и вновь обмякла на стуле. Я, продолжая держать палец у губ и глядя ей в глаза, сделал шаг в коридор.
Я приблизился к женщине; та беспокойно сдвинулась на стуле. Нужно было срочно обезвредить её, пока она не переборола мое влияние и не подняла шум. Я подошел почти вплотную и склонился к ней. Он смотрела мне в глаза, и я видел, как левое нижнее веко у неё начало подергиваться в нервном тике. Плохой признак. Я отнял палец от своих губ и поднес к её.
– Ш-ш, – прошипел я еле слышно. – No.
Она замерла. Я снял с её пояса пистолет; он был из тяжелого металла и немедленно оттянул мне руку. Можно было бы пристрелить охранницу для верности, но я не хотел рисковать: во-первых, шумно, во-вторых, грязно, в-третьих… пожалуй, стоило с этого начать: вряд ли Тета одобрил бы убийство. У него были странные идеи насчёт ответственности за слабых существ: почему-то он считал, что нельзя причинять боль отдельным индивидам даже ради общего блага. На мои резонные возражения, каким же он видит будущее медицины без опытов на живых существах, он начинал разводить жаркую демагогию. Через полчаса он увязал в собственных аргументах и метафорах и успокаивался сам собой.
В женщине не было ничего особенного: крупные черты, полные губы, широко распахнутые остекленевшие глаза – среднестатистический представитель своего вида. Мне никогда не приходилось убивать, и я не хотел начинать с человека, которого Тета, возможно, сам нанял наблюдать за мной. Я осторожно опустил ей веки, проведя по ним большим и указательным пальцем свободной руки. Дыхание тихо шелестело между её приоткрытых губ; зубы у неё были широкие, со щелью между резцами. Несовершенства, Тете бы понравилось. Я определенно не хотел убивать землянку.
Я слишком долго проторчал рядом с ней, и теперь двинулся дальше, озираясь по сторонам в недлинном коридоре, освещенном матовым желтовато-зеленым светом. Стены его состояли из арочных проемов, закрытых прозрачными пластинами, а за ними были углубления – пещеры – тюремные камеры! – вдруг понял я. Все они были пусты. Выходит, меня держали в тюрьме, где не было других заключенных. Что это, совпадение? Или меня считают настолько опасным?
Дверь на другом конце коридора почему-то оказалась открытой. Я решил, что это следствие туземной небрежности, и скользнул сквозь неё. Передо мной оказалась винтовая лестница, ведшая наверх. Я стал подниматься по ней, но уже через несколько ступеней поврежденное сердце закололо, и я принужден был остановиться, цепляясь за перила и до скрипа стискивая зубы. В голове крутилась строчка про какие-то ступени, которые надо пройти, превозмогая себя. Кажется, что-то из Теты, период увлечения философскими афоризмами разных рас. Противоречия ступеней и восходящих по ним; противоречия есть источник развития, а отсутствие развития называется застой; почему застой – это плохо; я постою немного на этой ступеньке и отдышусь – и тому подобный бред лез мне в голову. Я дополз до верха, чувствуя себя совершенно разбитым. Что за фокусы выкидывало моё тело? Ненормально болеть так долго, совершенно нездорово. Погруженный в свои мысли, я толкнул дверь, представшую передо мной.
UPD.
Смотрите, что я принесла! Продолжение в комментах.
UPD-2.
Подняла запись, а то надоело искать её в недрах дневника по тегам. Наверное, когда-нибудь я даже приведу этот фик в порядок и выложу одним файлом (если случится его закончить), потому что с "кусочками" просто катастрофа. И даже придумаю ему название)). Но пока меня та-а-ак прет от самого факта, что фик беспорядочный и я могу выкладывать его как и когда хочу! (Не дописывая главу целиком, в смысле, и без сроков.)
@темы: Моё, Сериалы - Doctor Who, John Simm/The Master, Высокие, высокие агрессорско-виктимские отношения!, Слэш, Фанфики
-
-
13.02.2012 в 09:20-
-
13.02.2012 в 12:35-
-
13.02.2012 в 16:10-
-
13.02.2012 в 16:19-
-
13.02.2012 в 16:54О черт, а дальше?!..
а дальше меня поймают и побьют, я чувствую, потому что я люблю начать и бросить))) но еще 15 страниц у меня есть в запасе)
-
-
13.02.2012 в 17:05-
-
13.02.2012 в 20:41а дальше меня поймают и побьют, я чувствую, потому что я люблю начать и бросить)))
Одно спасение - ловить далеко!
-
-
13.02.2012 в 22:57-
-
13.02.2012 в 23:33-
-
13.02.2012 в 23:37-
-
13.02.2012 в 23:49-
-
13.02.2012 в 23:52-
-
14.02.2012 в 00:08С нетерпением жду еще кусочков!!
-
-
14.02.2012 в 00:20-
-
14.02.2012 в 00:27-
-
14.02.2012 в 00:39-
-
14.02.2012 в 00:41-
-
14.02.2012 в 00:41-
-
14.02.2012 в 00:47-
-
14.02.2012 в 01:14bbgon, первыми с ума сойдут читатели, ожидающие продолжения. Потом ставлю на Доктора. Хотя нет, он крепкий и по сюжету болтается где-то.. Тогда ставлю на Марту.
Или нет! Марта с Кощеем корешатся - под зубовный скрежет Джека и вот тогда уже с ума сводят сперва мартину маму, а потом и заявившегося ДОктора!
-
-
14.02.2012 в 01:58первыми с ума сойдут читатели, ожидающие продолжения.
Плюспятцоттыщ
-
-
14.02.2012 в 02:32-
-
14.02.2012 в 02:41У автора всего полночь - может он сжалиться
Хотя - подушки все равно пострадают
-
-
14.02.2012 в 16:30-
-
14.02.2012 в 16:39Пруф фото в студию - растрогаем автора
-
-
14.02.2012 в 16:51Вот примерно такие последствия)))
-
-
14.02.2012 в 17:01Давайте я буду писать все обещанные проды, а вы за это допишете последние страницы моего диплома? там осталось-то всего ничего)))
-
-
14.02.2012 в 17:05-
-
14.02.2012 в 17:16я, как всегда, перечитала текст и решила его немножко переписать, что вылилось в кардинальную переделку
-
-
14.02.2012 в 17:26