We're all just stories in the end.
Название: Дочь Доктора
Автор: bbgon
О ком: Доктор/Мастер, Молли
О чем: продолжение "Истории про Гарри и Джона". Краткое содержание предыдущей серии: читать дальшеМастер убеждает Джона Смита открыть часы и превратиться обратно в Доктора. Но у Джона на Земле остались бывшая жена и дочь... И читайте предупреждения.
Рейтинг: PG-13
Предупреждения:санта-барбара смена пола, беременность, детишки, непрерывное выяснение отношений)). WIP!
Предыдущие части:
Главы 1-3
Главы 4-5
Главы 6-8
Глава 9
Глава 10
Автор дико переживает за эту главу, поэтому, пожалуйста, не молчите. *в ужасе убежал*
читать дальше- Вы вернетесь? – как-то жалобно и с надеждой спросила Молли.
- Конечно!
Они с Доктором стояли у двери Тардис и никак не могли распрощаться. Мастер нетерпеливо барабанил по консоли и делал вид, что не обращает на них ни малейшего внимания.
- Он не хочет, - Молли покосилась на него, и Мастер стал разглядывать центральную колонну, на которой не было ничего интересного.
- Неважно, - по голосу Доктора было слышно, что он улыбается. – Я вернусь.
Молли вздохнула.
- Вы тут… не деритесь, - тихо сказала она, и Мастер не понял, предназначалось ли это и для его ушей, или только для Доктора.
- Угу, - протянул Доктор – улыбка в его голосе вдруг скисла. На несколько секунд воцарилось молчание, потом он сказал: - Молли, знаешь, я хотел тебе… Э-э, - он смешался. – Давай прогуляемся.
Дверь Тардис скрипнула и закрылась; дальнейший разговор точно не предназначался для ушей Мастера, поэтому он поспешно метнулся к двери и приоткрыл её. Но вместо задушевной беседы до него донесся противный, как испорченное радио, голос миссис Смит:
- Молли! Где ты была, я уже по всем больницам хотела звонить!..
Через несколько секунд она приблизилась и произнесла со смесью удивления и возмущения:
- Джон?!
Мастер приоткрыл дверь больше, чтобы видеть происходящее, и затаил дыхание.
- Здравствуй, Джоан, - у Доктора сквозь вежливую улыбку проглядывала обреченность. – Я, э-э… я понимаю, что мы с тобой договаривались по-другому, но я…
При виде бывшей супруги он без всякой Хамелеоновой арки превращался в заикающегося мистера Смита, и Мастер сам себе скорчил брезгливую физиономию и беззвучно передразнил: «Э-э… бе-е-е… тьфу».
Миссис Смит решительно приблизилась и, взяв Молли за руку повыше локтя, отодвинула её в сторону. Та издала возмущенный возглас, на который никто не обратил внимания.
- Что ты здесь делаешь? – вопросила миссис Смит, заглядывая прямо в лицо Доктору. Мастер подумал, что сейчас у того подогнутся колени, и он сползет к её ногам, умоляя о пощаде.
- Я хотел увидеть Молли, - довольно твердо ответил тот. – Пожалуйста, не надо… не порти… я ещё не сказал… - он вновь скатился в бессмысленное бормотание. Наверняка у Доктора в голове сложилась красивая картинка того, как он скажет Молли под зимним ночным небом: «Зайка, я твой отец», а она бросится ему на шею с воплем: «Папочка!» и разразится слезами счастья. Увы, подумал Мастер, придется считаться с суровой реальностью.
- Ма, что тебе опять не нравится? – вмешалась Молли. – Мы просто разговаривали.
- Ты знаешь, кто это? – подозрительно спросила миссис Смит таким тоном, что в качестве ответа можно было предположить «террорист №1 в мире», «поедатель малолетних девочек» и «мировое зло во плоти».
Молли ответила не сразу и неохотно, будто не хотела произносить это вслух:
- Догадываюсь.
Доктор посмотрел на неё с надеждой, но она на его взгляд не ответила, уставившись в землю.
- Ты пойдешь домой, - миссис Смит подтолкнула её в спину. – И больше никогда, ты меня слышишь, никогда не смей разговаривать с этим человеком!
- Но мам! Джоан! – одновременно возмутились Молли и Доктор.
Ситуация становилась всё более занимательной, и Мастер счел нужным заявить о своем присутствии. Он выскользнул из Тардис и прислонился к ней в позе, которую считал элегантной в этом новом теле. Миссис Смит до сих пор будто не замечала странную полицейскую будку, торчавшую посреди тротуара, потому что воззрилась на Мастера с изумлением:
- Это ещё кто?!
Мастер поправил волосы небрежным жестом и сказал:
- Добрый вечер. Думаю, мы знакомы.
Доктор не нашел ничего лучше, как пояснить:
- Это Гарри, э-э, Саксон.
Потом он посмотрел на Мастера, будто видел его в первый раз, по всей вероятности, осознал, что сморозил, но поправляться не стал.
- Меня зовут Мастер, - мило улыбнулся тот миссис Смит.
- А, новая… - сухо сказала та и оборвала себя на полуслове.
- Старая, очень старая, - всё так же очаровательно улыбаясь ответил Мастер и тут же отмахнулся: - Неважно, я не для этого здесь. Не обращайте на меня внимания, дорогая миссис Смит, я здесь из чистого научного интереса.
- Редферн, - поправила та. Мастер несколько сбился с мысли:
- Что?
- Редферн, не Смит. Вы же не думали, что я оставлю фамилию этого человека?
Мастер кивнул:
- Верно. Тем более что он не человек и это не его настоящее имя.
Он сложил руки на груди и сделал жест, мол, продолжайте, как режиссер, дающий команду своей труппе на репетиции. Актеры почему-то не хотели продолжать спектакль. Молли стала с остервенением грызть ноготь на указательном пальце, и между бровей у неё появилась складка. Доктор вздыхал про себя и всё порывался что-то сказать и в последний момент останавливался. Миссис Смит – мисс Редферн - несколько раз с ног до головы неодобрительно оглядела Мастера, так что даже ему в голову закралось желание проверить, всё ли в порядке с его нарядом и, если надо, застегнуть все пуговицы и отмыть все пятна. Эту мысль он прогнал усилием воли.
Наконец Джоан сказала:
- Молли, домой.
- Нет-нет-нет! – проснулся Доктор. – Постойте! – он бросился к Молли и, будто до конца света оставалось меньше минуты, а ему надо было всё объяснить, затараторил: - Зайка, я не хотел, чтобы так – я хотел, чтобы ты была в безопасности, ты сама видела, какую жизнь я веду, а бывает и хуже, бывает – мне так жаль, мне очень, очень жаль, что – что я не был – я должен был быть – я бы так хотел, чтобы было по-другому…
Он держал её за плечи, и по лицу девочки становилось видно, что она уже не может осознавать поток слов, который на неё обрушил Доктор. Она зажала уши ладонями:
- Я ничего не понимаю, - произнесла она плачущим голосом.
- Потом поймешь, - Джоан подтолкнула её к калитке.
- Мастер, объясни мне.
Мастера будто застали на месте преступления; ладони у него разом вспотели, а в груди подпрыгнул липкий комок. Он невольно прижался к спасительно теплой поверхности Тардис за своей спиной.
- Что?! Почему я?
Видимо, остальные были того же мнения, потому что взгляд мисс Редферн теперь выражал явную враждебность, а у Доктора на лице появилось выражение, с каким он раскрывал самые гнусные из его проделок. Мастер сглотнул, чтобы вернуть голосу спокойствие, и сказал:
- Однажды этот чуть не убил тебя по ошибке и с тех пор решил, что должен искупать свою вину затворничеством. Нечего тут больше объяснять.
Пока Доктор не успел возразить, чья именно была ошибка, Мастер скрылся в Тардис и захлопнул за собой дверь.
* * *
Он ожидал, что Доктор ворвется следом и вытащит его наружу, заставив объяснять всё про эксперимент, и про генетику, и про то, как он хотел обменять Молли на будущее Галлифрея, и про то, как она горела изнутри атронной энергией, и про то, откуда взялся ребенок в инкубаторе… Мастер привалился к двери изнутри и хотел было запереть её на замок, но передумал: что он, в самом деле, будет прятаться тут от Доктора? Поэтому он просто стоял, тяжело дыша, и ждал, когда за ним придут.
Молли надует губы и скажет: «Я-то думала, что ты… а на самом деле…». Доктор ничего не скажет, как он уже не сказал Мастеру всё, что хотел – тогда, когда ходил тенью и молчал. Доктор возьмет Молли на Тардис и шепнет ей на ухо, что к Мастеру приближаться опасно. Они будут вдвоем смеяться там, у консоли, и Доктор будет учить её управлять Тардис – он же всех их учит, правда, своих человеческих питомцев? Он будет любоваться тем, какая она у него уже взрослая и умная, и умиляться тому, какая она ещё маленькая по сравнению с его сотнями лет, и будет показывать ей Вселенную.
А Мастер будет где-то здесь, привязанный к Тардис своей дурацкой идеей и своим инкубатором. Не сможет уйти и не сможет остаться, и это будет ещё хуже Утопии, потому что в нынешнюю утопию он загнал себя сам и даже винить больше некого.
Ну, чего они там медлят? Мастер приложил ухо к двери и прислушался. Издеваются, ждут, пока он сам дозреет? Хорошо же, вот вам: Мастер настежь распахнул дверь; на улице никого не было. Медленно, мелкими крупинками падал снег, и три пары следов вели к калитке и по дорожке к дому.
Мастер фыркнул. Глупо-глупо-глупо. Он потер веки ладонью и остановился на пороге в струях холодного воздуха, которые по его ногам текли в теплые внутренности Тардис. В окне гостиной – первое справа от входа, куда они с Доктором заглядывали в день рождения Молли – горел свет, розоватый из-за абажура лампы. Силуэтов в окне видно не было.
Доктор сидит там сейчас на диване с подушками и вещает о том, сколько раз он спасал Вселенную от Мастера и как один раз ему пришлось спасать от него же бедную маленькую Молли. А выросшая маленькая девочка слушает его, открыв рот - устроилась с ногами рядышком и прижимает к себе подушку в волнении и восторге. Бывшая миссис Смит смотрит на бывшего мистера Смита поначалу с упреком, но затем взгляд её смягчается, и она вспоминает – что там обычно вспоминают земные женщины – свадьбу, белое платье, младенца у него на руках, совместные поездки и праздники. Она его простит, Доктор всех убалтывает, иначе не бывает.
Он не будет рассказывать миссис Смит про ребенка из инкубатора, это слишком извращенная картина для её ограниченных мозгов, но он обязательно отведет Молли в сторону и скажет ей, откуда тот взялся. Она сморщит нос и скривит губы и скажет: «Брр, жуть какая!» и никогда больше не придет посмотреть. А когда тот ребенок появится на свет, они оба будут старательно делать вид, что его нет – потому что слишком тяжело жить с мыслью о его существовании. Так Доктор делает уже сейчас: никогда не спрашивает о нем, не приходит смотреть, не упоминает, ничего не хочет знать. Мастеру придется взять своего третьего-из-таймлордов и уйти или вышвырнуть Доктора из Тардис. Что он будет делать тогда? Сидеть здесь сотню лет и рассказывать своей наследнице о том, как Галлифрей горел, и вытирать ей сопли? Это никому не поможет, ничего не исправит и не вернет настоящий Галлифрей. Всё впустую – всё, что он делает.
Нужно что-то другое, ну же, думай! То, над чем он будет иметь полную власть. Малодушная мысль просочилась в его сознание: пользуйся тем, что тебе досталось даром, новым телом, оно дано тебе не случайно. «Биологическая необходимость», Доктор сам сказал.
Морозный воздух с улицы забирался по ногам всё выше, опутывая Мастера влажным коконом, заползал под рубашку и трогал кожу холодными пальцами, отчего по телу пробегала мелкая дрожь. Он прикрыл дверь и отошел от неё, чтобы не складывалось впечатление, что он ждал у порога.
Сказать Доктору: «Я согласен». Или лучше: «Так и быть, Доктор, я это сделаю». Или: «На что ни пойдешь ради любви к родине». Он играл с этой идеей, не приходя к определенному решению. Сколько бы он ни придумывал хлестких фраз, кислый привкус унижения не исчезал из них.
Доктор вернулся неожиданно, и Мастер вынырнул из своих раздумий, как пловец, у которого на глубине вдруг закончился воздух. Да, было его первой непрошенной мыслью, и он вскинул голову, чтобы взглянуть на Доктора. Тот светился умиротворенной радостью.
- Всё хорошо, - сообщил он, сияя. – Мы со всем разобрались.
Издевка послышалась Мастеру в этой фразе: «мы», без тебя, разобрались со всем, что ты натворил. Нет, решил он, не станет он соглашаться на предложение Доктора, когда тот так сияет. «Уже не надо», - скажет тот. – «Уже и так всё хорошо».
Мастер сделал шаг назад, затем ещё один, не в силах удержать себя на месте. Лицо Доктора посерьезнело, и он произнес:
- Постой, мне надо поговорить с тобой о Молли.
На этом Мастер не выдержал и, пробормотав «Мне некогда!», быстрым шагом бросился прочь.
* * *
«Тара, Тарсиус, Тегерос, Тигелла, Турон…»
Мастер последовательно вычеркивал из списка один пункт за другим. Слишком холодно, слишком жарко, имеется враждебная разумная жизнь, нет никакой жизни, просто не нравится, просто не то – каждый раз находилась причина, которая однозначно делала планету непригодной для использования. Он тщательно прошерстил свою память и путевые дневники Тардис (как ни странно, обнаружились и такие) и вынес в список 961 название. На данный момент он проверил три четверти из них и внутренне удостоверился в том, что места, хоть отдаленно напоминающего Галлифрей, ему не найти, но продолжал своё бессмысленное занятие.
Идея колонии изначально представлялась ему туманной, но он заставил себя загореться ею. Он закрывал глаза и воображал бескрайние поля, как в отцовских владениях; затем зал Паноптикона с рядами сидений, уходящих ввысь, темно-серый прохладный камень; затем прозрачный и тонкий, как мыльный пузырь, купол над Цитаделью. Он обещал себе, что выстроит всё заново – и через некоторое время ему удавалось почувствовать фантазию на кончиках пальцев; она приближалась, как под лупой – и на некоторое время давала ему импульс работать дальше. Но по мере того, как он продвигался безрезультатно всё ниже по списку, обманывать себя становилось всё сложнее.
Он не найдет другой такой планеты, как Галлифрей. Он не выстроит в одиночку целую цивилизацию. Что это будет за колония: он и младенец? Даже если и найдет, и выстроит – какой в этом будет смысл? Настоящий Галлифрей погиб, умер, исчез; он может создать только жалкую копию из остатков того знания, которое есть у него. Всё впустую, всё зря, всё напрасно. Каждый день его мысли совершали полный оборот от вдохновения и надежды, которые он силком вытаскивал на поверхность своей души, до осознания полной бессмысленности своих действий. Каждый раз, когда круг завершался, ощущение беспомощности распространялось по всему телу; сначала оно, холодное и липкое, падало в желудок, потом расползалось во все стороны, льдом по венам, до кончиков пальцев, до корней волос, до костей. И тогда Мастеру хотелось упасть лицом в стол, за которым он сидел, и завыть от отчаяния, затыкая уши, чтобы не слышать собственный голос. Но он не падал, а только сидел неподвижно и пережидал, пока холодная и липкая гадина сожмется и заползет обратно вглубь, между ребрами, и он сможет закрыть за ней дверь и до завтрашнего дня сделать вид, что её нет.
Перестать думать о Галлифрее он тоже не мог. Он по очереди постарался выключить из своего сознания мысли о Молли, о Докторе, о ребенке, который мог бы быть – и оставались только мысли об инкубаторе, которые неизбежно перетекали в мысли о Галлифрее. Против последних бороться было невозможно. Когда Мастер пытался сделать это, он обнаруживал, что стены Тардис выросли на Галлифрее, и если прикоснуться к ним щекой, можно услышать эхо мастерской, откуда она вышла, и уловить тонкий запах химической лаборатории, который никогда не выветривался из одного из коридоров академии. Компьютер говорил с ним галлифрейскими круглыми символами, и когда Мастер пытался настроить его на английский, Тардис с издевательским упорством переводила его обратно на родной язык. Шум двигателей Тардис, который обычно отфильтровывался сознанием, превращался в навязчивую ритмичную мелодию каких-то забытых парадных маршей.
Поэтому Мастер почти безвылазно сидел в медотсеке, единственном месте, куда Доктор никогда не забредал случайно, и терзал бесполезный список.
Дверь приоткрылась, и в медотсек просочился Доктор. Мастер не подал виду, что заметил его; он передвинул левую ладонь со лба на брови так, чтобы она надежнее прикрывала глаза, и углубился в свои бумаги. Он ожидал, что Доктор, как в прошлый свой визит, начнет с «Мне надо с тобой поговорить» - фразы, способной убить любое стремление к общению, если бы оно существовало изначально.
Но Доктор молчал, и Мастеру захотелось поерзать на стуле, заскрипеть его ножками по полу, щелкнуть ручкой – произвести хоть какой-то звук, который бы нарушил неуютную тишину. Доктор шаркнул подошвами по полу – перекатился с пятки на носок и обратно, постоял немного и нерешительно двинулся вглубь медотсека. Мастер невольно напрягся, когда Доктор приблизился к его столу, но тот прошел на несколько шагов дальше и остановился у инкубатора. Мастер сдвинул ладонь в сторону и настороженно уставился ему в спину; сейчас он мог ожидать от него любой диверсии.
Доктор сунул руки в карманы и спросил ненатурально легким тоном:
- Ты уже знаешь, как её назовешь?
Мастер отдернул ладонь ото лба и поднял голову.
- Что? – такого он точно не ожидал и не сразу решил, как реагировать на подобный поворот беседы.
Доктор коснулся пальцем стекла и повторил:
- Ты уже придумал, как её назовешь?
- Нет, - сухо ответил Мастер. Его глаза неотрывно следили за движениями Доктора.
- О.
Доктор нервно приподнялся на носках и кивнул. Затем он обернулся, будто собравшись с духом, и оперся пальцами о край стола Мастера. Указательным он поскреб столешницу и произнес:
- Как всё идет? – на секунду его пальцы оторвались от стола и дернулись в сторону инкубатора в указующем жесте, потом вернулись на прежнее место.
- По плану, - сказал Мастер.
- Понятно.
Доктор поводил указательным пальцем из стороны в сторону.
- Тебе нужна какая-то помощь?
Теперь Мастер поднял на него глаза и спросил с саркастичным изумлением, которое прикрывало изумление настоящее:
- С чего вдруг?
- Я просто… - Доктор еле слышно вздохнул, замолк и вдруг почему-то присел на корточки, опершись о стол одним локтем, так что теперь Мастер смотрел на него сверху вниз. Доктор почесал макушку жестом, который позволял ему тянуть время. – Наверное, с моей стороны было не… Я понимаю, почему ты обижаешься, глупо с моей стороны было предполагать, что ты согласишься на… - до сих пор Доктор обращался к коленям Мастера, но теперь посмотрел ему в лицо: - У тебя уже есть один ребенок, зачем тебе ещё, верно? – его губы на мгновение растянулись в подобие улыбки. – В любом случае, - сказал он поспешно и поднялся, - если тебе что-то нужно – ну, ты знаешь.
Теперь это было не просто неожиданно, это было неправильно, перевернуто с ног на голову, и Мастеру показалось неуместным ни молчание, ни привычный сарказм, но больше ничего в своем арсенале он найти не умел.
- Постой, - он вскочил следом за Доктором, еще не зная, что собирается сказать, оказался слишком близко от него и отступил назад. Рассказать Доктору про Галлифрей, чтобы тот понял, как важно, как жизненно необходимо сделать что-то. Вдвоем они придумают, не бывало такого, чтобы вдвоем они не решили задачу. Доктор не о том беспокоится – нет, о том, но сейчас важнее другое: - Мне нужно… Нам нужно вернуть Галлифрей.
На лице Доктора проступило разочарование, будто это было последнее, что он желал бы услышать, а затем он сложил его в фальшивую гримасу сочувствия и утешения:
- Мастер, послушай меня…
- Нет, Доктор, ты меня послушай! – Мастер повысил голос. – Мы должны вернуть Галлифрей, ты не понимаешь, - он схватился за бумаги на столе и тут же бросил, потому что и сам в них не верил. – Ты не понимаешь…
- Мастер, - Доктор пытался вклиниться в его речь, будто в передачу на другой волне.
- Мы не можем жить так, как ты этого не видишь? Мы должны что-то придумать, мы не можем всё оставить так, Галлифрей горит там сейчас – и горел, и будет, вечно, как ты не понимаешь?
- Мастер, - Доктор коснулся его плеча. – Послушай, дай мне сказать, - он говорил негромко и мягко, и Мастер закусил губу, потому что заранее видел, что Доктор скажет совсем не то, что нужно. – Их больше нет. Всё. Мы ничего не можем сделать. Я знаю, как это больно. Мастер, ш-ш, - Доктор не дал ему возразить и бережно взял за оба плеча. – Нужно принять это и жить дальше.
- Ты неправ, - возразил Мастер, тяжело дыша. – Я знаю, что можно всё исправить. Мы должны всё исправить.
Доктор глядел на него с жалостью, глаза у него блестели.
- Иди сюда, - он осторожно развернул Мастера к инкубатору и встал рядом, поглаживая его руку: - Смотри, вот оно, будущее.
- Значит, это твой план по спасению Галлифрея: нарожать как можно больше детишек? – спросил Мастер без определенной интонации, но Доктор рад был разглядеть в ней иронию; ему явно не хотелось продолжать разговор о Галлифрее, и он поспешил вернуться в знакомое русло:
- Я думал, это твой план, - слабо улыбнулся он.
- Если я могу рожать по одному ребенку в год, сколько лет нам понадобится, чтобы населить целую планету? – поинтересовался Мастер с математическим хладнокровием. – Лучше начать сейчас.
Доктор хмыкнул, как шутке, а затем обернулся к Мастеру с внезапным испугом на лице:
- Ты же не всерьез?
Мастер отобрал у него свою руку и ответил с явным раздражением, чтобы Доктору ничего не пришло в голову домыслить в его ответе:
- Естественно, не всерьез! У меня есть план получше, и если ты отказываешься помогать мне, я справлюсь сам.
* * *
Никакого запасного плана – как он в запале похвастал Доктору – у Мастера не было, а старый, с колонией, окончательно потерял всякий смысл. Мастер не мог даже заставить себя взглянуть на бесполезный список, который вызывал у него теперь холодные спазмы отчаяния в желудке. Наконец он сгреб все бумаги со стола и неуклюжим распадающимся комом протащил через Тардис и выбросил в пустоту открытого космоса.
Доктор встретил это со тихой радостью, будто украдкой наблюдал за выздоровлением пациента. Он хотел было приблизиться и что-то сказать, пока Мастер на пороге наблюдал за тем, как исписанные листы рассыпаются шлейфом за Тардис, но Мастер избежал сочувствующих рук и не дающих вздохнуть слов про «Принять и жить дальше».
Следующим пунктом в его плане было не «принять», следующим пунктом был новый план. Какой – он пока не знал, и вынужденное бездействие душило его. Что, если Доктор прав – ничего нельзя сделать, начинал думать он временами и тут же поспешно отбрасывал эту мысль, силой прогоняя её из своего сознания. Всегда есть выход. Всю свою жизнь и каждую свою смерть Мастер убеждался: всегда есть выход. Нужно только подумать. Нужно только приложить больше усилий. Нужно только быть умнее, хитрее, сильнее смерти. Если он не справится сейчас, в этом будет только его вина. Нельзя «принять» смерть; бежать и сдаваться – удел Доктора; а Мастер не может согласиться на поражение. Если так, то остается только перестать спорить, успокоиться, лечь и умереть.
Когда Мастер кругами ходил по медотсеку вокруг инкубатора, одна мысль постоянно возвращалась к нему, с каждым разом становясь всё весомей и требовательней: делать хоть что-то. Но в каком бы направлении ни начинал он развивать свои планы по возвращению Галлифрея, везде он натыкался на неотвратимые физические законы. Нельзя вернуть то, что однажды было заперто во Временной ловушке; всё, конец истории, ход закрыт, невозможно попасть внутрь и невозможно выбраться наружу.
Ощущение, что он теряет бесценное время, сковывало его и не давало думать ни о чем другом. Не ждать, делать хоть что-то.
Мастер прервал свое бесконечное движение по кругу и остановился. Доктор! Ну конечно, Доктор должен знать.
* * *
Доктор спустил ноги с консоли, заложил страницу книги пальцем и встретил Мастера настороженным внимательным взглядом.
- Что такое?..
Мастер упал на сиденье рядом с ним, боком, чтобы видеть лицо Доктора, и уперся ладонью в спинку кресла, подавшись вперед.
- Как называлось то дерево, которое росло прямо у выхода из Цитадели, через который мы сбегали в поля?
- Что? – Доктор мотнул головой и чуть отстранился от Мастера, пытаясь определить по его виду, что происходит.
- Как называлось то дерево? – повторил Мастер с угрожающей настойчивостью.
- С какого… при чем тут вообще дерево? – Доктор машинально поднял книгу, будто загораживаясь ею.
- Как оно выглядело?
- Не помню я! Высокое. Что тебе нужно?
- Если подняться на смотровую площадку Галереи искусств и посмотреть на восток, что можно было увидеть?
Доктор зажмурился на несколько мгновений; его губы были плотно сжаты.
- Жилые дома. Академию. Я не помню, - сказал он, открыв глаза. Лицо у него побледнело.
- Ты не помнишь, - обвиняюще повторил Мастер. Он придвинулся к Доктору и проговорил, стремясь каждым словом прошибить панцирь, которым тот отгораживался от мыслей о Галлифрее: - Ты не помнишь. А они никогда его не увидят. Ни-ког-да, - медленно произнес он, впечатывая это слово в сознание Доктора, чтобы оно запульсировало в нем так же, как в сознании Мастера. – Они никогда не будут такими, как мы. Что они будут считать своей родиной – Тардис?
Доктор опустил ладони на колени, уронив книгу, и сглотнул.
- Кто – они?
- Дети, которых ты мне предлагаешь в обмен на то, чтобы я забыл о Галлифрее. Как ты не понимаешь: это разные вещи, - он искал, как можно показать Доктору всю пропасть между двумя этими идеями, и с трудом находил бледные фразы: - Они никогда не поймут, когда мы будем говорить о Галлифрее. Я не хочу рассказывать легенды. Я хочу, чтобы они знали то, что знаю я. Я хочу, чтобы они увидели всё своими глазами.
Мастер не знал толком, чего он добивается от Доктора: согласия бороться за Галлифрей, проповеди, насмешки или вселенской мудрости. Доктор молчал, перебирая пальцами.
- Знаешь, они всегда другие, - сказал он вдруг. – Они никогда не будут такими, как ты, и неважно, есть Галлифрей или нет.
- Это очень глупо, - резко возразил Мастер, хотя сказать хотел совсем другое.
Доктор тихо хмыкнул.
- Ну, как уж получается.
Мастер отвернулся от него, облокотился о свои колени и прикрыл рот ладонями. Жутко и тоскливо и застрял ниже горла твердый ком, и Доктор только что ещё раз подтвердил ему, что ничего не поможет.
- Я не могу сидеть и ничего не делать, - невнятно сказал он сквозь скрещенные ладони. Доктор неуютно кашлянул, не зная, что ответить, и поерзал на сиденье. Мастер выпрямился и сообщил голосом судебного исполнителя:
- Я согласен, Доктор. Через час у тебя в комнате.
* * *
Доктор стоял у стены, и еще один шаг назад – и он бы вжался в неё лопатками и опущенными ладонями.
- Проходи, чувствуй себя как дома, - его неуместный жизнерадостный тон повис в воздухе, когда Мастер ничего не ответил на приветствие.
Спальня Доктора была пустой и голой по сравнению с апартаментами Мастера, со слишком узкой простой кроватью, но ему не хотелось звать Доктора к себе. На ум пришло слово «осквернять».
Мастер постарался воодушевить себя мыслью о том, что сам процесс не должен принести особых трудностей. Не в первый раз, в конце концов. Да, в первый раз в другом теле, но приспособиться можно быстро, тут тоже никакой хитрости нет.
Доктор машинально поскреб пальцами стену позади себя, потер одной ногой в кеде голень другой и спросил:
- Ты точно уверен?
У Мастера в запасе было несколько саркастичных ответов от «Ой, ошибся дверью, уже ухожу!» до «Когда это я был неуверен в том, что делаю?», но он ограничился простым «Да». Доктор нервно кивнул.
- Э… вот, - он сделал жест в сторону кровати, но скомкал его на полпути.
- Я вижу.
Мастер подошел к кровати и начал расстегивать пуговицы на рубашке. Доктор несколько секунд следил за его руками, словно не понимая, что происходит, а затем поспешно стал стягивать галстук, обнаружив, что отстает в несуществующем соревновании по раздеванию.
- Ты красивый, - сообщил он, стаскивая и комкая носки. Мастеру стало неловко оттого, что Доктор вдруг решил вспомнить про ухаживания. Они были ещё более неуместны, чем всё предыдущее, и ему стоило труда сдержать порыв и не сгрести вещи в охапку и уйти.
- Тебе обязательно надо поговорить? – оборвал он его.
Доктор замолчал и уже не пытался смотреть на Мастера. Мастер же искоса разглядывал его и с облегчением думал о том, что сейчас ему не надо демонстрировать внешних признаков возбуждения. То ли собственное неопытное тело подводило его, то ли тощее и неприглядное тело Доктора, но ему не удалось почувствовать ни малейшей искры желания.
Сняв с себя всё остальное, Доктор юркнул в постель. Мастер разделся не торопясь и лег рядом с ним на бок. Неловкость становилась почти нестерпимой, и Мастер сам себе не мог объяснить, почему всё ощущается настолько неправильно.
- Ну, делай что-нибудь, - велел он Доктору, только чтобы как-то рассеять тягостную атмосферу. Должно стать лучше, надо только начать.
Доктор положил одну руку на его талию, а другой притянул к себе за шею – неуклюже и чересчур бережно, словно не знал, как с ним теперь обращаться – и поцеловал в губы. Мастер зажмурился и ответил на поцелуй, языком раскрывая губы Доктора, и почти сразу же отстранился со странным чувством, будто он забыл, как нужно это делать, и перепутал весь порядок действий.
Ладонь Доктора гладила его по спине от поясницы до лопаток и обратно, и сознание регистрировало это движение, но никак на него не отвечало. Мастер попробовал ещё раз: он толкнул Доктора на спину, и тот послушно перевернулся, не отпуская его талию. Мастер лег сверху, упираясь одной рукой в постель. Он не решался вновь поцеловать Доктора и испытать то же разочарование, что и в первый раз. Вместо этого он коснулся его щеки щекой, чтобы избежать взгляда в глаза. Раньше одного того, что тело Доктора – Теты - прижималось к нему, и того, что он был готов, послушен и согласен, было достаточно, чтобы разбудить сумасшедшую жажду. Он хотел его, до дрожи, до боли, до безумия. Он хотел знать всё, что у него внутри, в самой его глубине; разобрать его по винтикам и собрать вновь, так чтобы теперь он играл только для него. Он хотел, чтобы Тета так же хотел его; чтобы не мог дышать, пока он не разрешит ему; чтобы хотел быть ещё ближе – ближе, глубже, теснее, чем позволяла любая телепатия. Самое смешное, что мы тогда даже не знали, что нам друг с другом делать. Помнишь, как ты прижал меня к земле и стал кусать – мои пальцы, мои губы, мои щеки. Ты был горячий, как песок под солнцем, и тебя била дрожь, а я не знал, что сделать, чтобы утолить твою жажду. Это давно уже были не мысли Мастера, он и не заметил, когда в них вплелся голос Доктора; воспоминание было одно и то же, и благодаря тому, что оба они рисовали одни и те же образы, они становились объемными и застилали реальность. Я хотел обладать тобой, мне было мало держать тебя за руку, обнимать тебя или знать твои мысли. Я не мог понять, что мне сделать, чтобы ты стал моим, до конца. Мы катались в траве, голодные, глупые. Нам было больно, нам было хорошо. Мы бились и вжимались друг в друга, и кусались – и нам было мало, мало, мало, и всё было не то.
Их головы соприкасались, и тела двигались в едином ритме, и Мастер повторял, не в силах прекратить: «Тета, Тета, Тета». Он не чувствовал ничего этим новым телом, только скольжение внутри себя, горячие всхлипы Доктора на своем лице, его руки на своей спине. Всё, что он ощущал, было отголоском прошлого, умершего. Он поддавался ритму, который задавал Доктор, проваливался в несуществующее и шептал «Тета-Тета-Тета», с каждым разом раня себя всё больше, и когда он довел себя до почти невыносимого отчаяния, Доктор остановился.
Мастера вышвырнуло в реальность, как головой о воду.
- Всё? – спросил он.
Доктор кивнул, и он сразу же выпутался из его объятий и отвернулся на другой бок. Руки Доктора скользнули на его талию.
- Спасибо, - прошептал он.
- За что?
- За то, что согласился.
- Не воображай о себе много, я делаю это для себя.
Доктор коснулся губами его плеча и помолчал.
- Куда всё ушло? – тихо спросил он. Он притянул Мастера к своей груди, и тот не стал противиться.
- Перегорело.
Мастер неподвижно смотрел в пустую стену и чувствовал на своем плече неровное дыхание Доктора сквозь сжатые зубы, и как щека у того становится влажной.
Конец второй части
Автор: bbgon
О ком: Доктор/Мастер, Молли
О чем: продолжение "Истории про Гарри и Джона". Краткое содержание предыдущей серии: читать дальшеМастер убеждает Джона Смита открыть часы и превратиться обратно в Доктора. Но у Джона на Земле остались бывшая жена и дочь... И читайте предупреждения.
Рейтинг: PG-13
Предупреждения:
Предыдущие части:
Главы 1-3
Главы 4-5
Главы 6-8
Глава 9
Глава 10
Автор дико переживает за эту главу, поэтому, пожалуйста, не молчите. *в ужасе убежал*
читать дальше- Вы вернетесь? – как-то жалобно и с надеждой спросила Молли.
- Конечно!
Они с Доктором стояли у двери Тардис и никак не могли распрощаться. Мастер нетерпеливо барабанил по консоли и делал вид, что не обращает на них ни малейшего внимания.
- Он не хочет, - Молли покосилась на него, и Мастер стал разглядывать центральную колонну, на которой не было ничего интересного.
- Неважно, - по голосу Доктора было слышно, что он улыбается. – Я вернусь.
Молли вздохнула.
- Вы тут… не деритесь, - тихо сказала она, и Мастер не понял, предназначалось ли это и для его ушей, или только для Доктора.
- Угу, - протянул Доктор – улыбка в его голосе вдруг скисла. На несколько секунд воцарилось молчание, потом он сказал: - Молли, знаешь, я хотел тебе… Э-э, - он смешался. – Давай прогуляемся.
Дверь Тардис скрипнула и закрылась; дальнейший разговор точно не предназначался для ушей Мастера, поэтому он поспешно метнулся к двери и приоткрыл её. Но вместо задушевной беседы до него донесся противный, как испорченное радио, голос миссис Смит:
- Молли! Где ты была, я уже по всем больницам хотела звонить!..
Через несколько секунд она приблизилась и произнесла со смесью удивления и возмущения:
- Джон?!
Мастер приоткрыл дверь больше, чтобы видеть происходящее, и затаил дыхание.
- Здравствуй, Джоан, - у Доктора сквозь вежливую улыбку проглядывала обреченность. – Я, э-э… я понимаю, что мы с тобой договаривались по-другому, но я…
При виде бывшей супруги он без всякой Хамелеоновой арки превращался в заикающегося мистера Смита, и Мастер сам себе скорчил брезгливую физиономию и беззвучно передразнил: «Э-э… бе-е-е… тьфу».
Миссис Смит решительно приблизилась и, взяв Молли за руку повыше локтя, отодвинула её в сторону. Та издала возмущенный возглас, на который никто не обратил внимания.
- Что ты здесь делаешь? – вопросила миссис Смит, заглядывая прямо в лицо Доктору. Мастер подумал, что сейчас у того подогнутся колени, и он сползет к её ногам, умоляя о пощаде.
- Я хотел увидеть Молли, - довольно твердо ответил тот. – Пожалуйста, не надо… не порти… я ещё не сказал… - он вновь скатился в бессмысленное бормотание. Наверняка у Доктора в голове сложилась красивая картинка того, как он скажет Молли под зимним ночным небом: «Зайка, я твой отец», а она бросится ему на шею с воплем: «Папочка!» и разразится слезами счастья. Увы, подумал Мастер, придется считаться с суровой реальностью.
- Ма, что тебе опять не нравится? – вмешалась Молли. – Мы просто разговаривали.
- Ты знаешь, кто это? – подозрительно спросила миссис Смит таким тоном, что в качестве ответа можно было предположить «террорист №1 в мире», «поедатель малолетних девочек» и «мировое зло во плоти».
Молли ответила не сразу и неохотно, будто не хотела произносить это вслух:
- Догадываюсь.
Доктор посмотрел на неё с надеждой, но она на его взгляд не ответила, уставившись в землю.
- Ты пойдешь домой, - миссис Смит подтолкнула её в спину. – И больше никогда, ты меня слышишь, никогда не смей разговаривать с этим человеком!
- Но мам! Джоан! – одновременно возмутились Молли и Доктор.
Ситуация становилась всё более занимательной, и Мастер счел нужным заявить о своем присутствии. Он выскользнул из Тардис и прислонился к ней в позе, которую считал элегантной в этом новом теле. Миссис Смит до сих пор будто не замечала странную полицейскую будку, торчавшую посреди тротуара, потому что воззрилась на Мастера с изумлением:
- Это ещё кто?!
Мастер поправил волосы небрежным жестом и сказал:
- Добрый вечер. Думаю, мы знакомы.
Доктор не нашел ничего лучше, как пояснить:
- Это Гарри, э-э, Саксон.
Потом он посмотрел на Мастера, будто видел его в первый раз, по всей вероятности, осознал, что сморозил, но поправляться не стал.
- Меня зовут Мастер, - мило улыбнулся тот миссис Смит.
- А, новая… - сухо сказала та и оборвала себя на полуслове.
- Старая, очень старая, - всё так же очаровательно улыбаясь ответил Мастер и тут же отмахнулся: - Неважно, я не для этого здесь. Не обращайте на меня внимания, дорогая миссис Смит, я здесь из чистого научного интереса.
- Редферн, - поправила та. Мастер несколько сбился с мысли:
- Что?
- Редферн, не Смит. Вы же не думали, что я оставлю фамилию этого человека?
Мастер кивнул:
- Верно. Тем более что он не человек и это не его настоящее имя.
Он сложил руки на груди и сделал жест, мол, продолжайте, как режиссер, дающий команду своей труппе на репетиции. Актеры почему-то не хотели продолжать спектакль. Молли стала с остервенением грызть ноготь на указательном пальце, и между бровей у неё появилась складка. Доктор вздыхал про себя и всё порывался что-то сказать и в последний момент останавливался. Миссис Смит – мисс Редферн - несколько раз с ног до головы неодобрительно оглядела Мастера, так что даже ему в голову закралось желание проверить, всё ли в порядке с его нарядом и, если надо, застегнуть все пуговицы и отмыть все пятна. Эту мысль он прогнал усилием воли.
Наконец Джоан сказала:
- Молли, домой.
- Нет-нет-нет! – проснулся Доктор. – Постойте! – он бросился к Молли и, будто до конца света оставалось меньше минуты, а ему надо было всё объяснить, затараторил: - Зайка, я не хотел, чтобы так – я хотел, чтобы ты была в безопасности, ты сама видела, какую жизнь я веду, а бывает и хуже, бывает – мне так жаль, мне очень, очень жаль, что – что я не был – я должен был быть – я бы так хотел, чтобы было по-другому…
Он держал её за плечи, и по лицу девочки становилось видно, что она уже не может осознавать поток слов, который на неё обрушил Доктор. Она зажала уши ладонями:
- Я ничего не понимаю, - произнесла она плачущим голосом.
- Потом поймешь, - Джоан подтолкнула её к калитке.
- Мастер, объясни мне.
Мастера будто застали на месте преступления; ладони у него разом вспотели, а в груди подпрыгнул липкий комок. Он невольно прижался к спасительно теплой поверхности Тардис за своей спиной.
- Что?! Почему я?
Видимо, остальные были того же мнения, потому что взгляд мисс Редферн теперь выражал явную враждебность, а у Доктора на лице появилось выражение, с каким он раскрывал самые гнусные из его проделок. Мастер сглотнул, чтобы вернуть голосу спокойствие, и сказал:
- Однажды этот чуть не убил тебя по ошибке и с тех пор решил, что должен искупать свою вину затворничеством. Нечего тут больше объяснять.
Пока Доктор не успел возразить, чья именно была ошибка, Мастер скрылся в Тардис и захлопнул за собой дверь.
* * *
Он ожидал, что Доктор ворвется следом и вытащит его наружу, заставив объяснять всё про эксперимент, и про генетику, и про то, как он хотел обменять Молли на будущее Галлифрея, и про то, как она горела изнутри атронной энергией, и про то, откуда взялся ребенок в инкубаторе… Мастер привалился к двери изнутри и хотел было запереть её на замок, но передумал: что он, в самом деле, будет прятаться тут от Доктора? Поэтому он просто стоял, тяжело дыша, и ждал, когда за ним придут.
Молли надует губы и скажет: «Я-то думала, что ты… а на самом деле…». Доктор ничего не скажет, как он уже не сказал Мастеру всё, что хотел – тогда, когда ходил тенью и молчал. Доктор возьмет Молли на Тардис и шепнет ей на ухо, что к Мастеру приближаться опасно. Они будут вдвоем смеяться там, у консоли, и Доктор будет учить её управлять Тардис – он же всех их учит, правда, своих человеческих питомцев? Он будет любоваться тем, какая она у него уже взрослая и умная, и умиляться тому, какая она ещё маленькая по сравнению с его сотнями лет, и будет показывать ей Вселенную.
А Мастер будет где-то здесь, привязанный к Тардис своей дурацкой идеей и своим инкубатором. Не сможет уйти и не сможет остаться, и это будет ещё хуже Утопии, потому что в нынешнюю утопию он загнал себя сам и даже винить больше некого.
Ну, чего они там медлят? Мастер приложил ухо к двери и прислушался. Издеваются, ждут, пока он сам дозреет? Хорошо же, вот вам: Мастер настежь распахнул дверь; на улице никого не было. Медленно, мелкими крупинками падал снег, и три пары следов вели к калитке и по дорожке к дому.
Мастер фыркнул. Глупо-глупо-глупо. Он потер веки ладонью и остановился на пороге в струях холодного воздуха, которые по его ногам текли в теплые внутренности Тардис. В окне гостиной – первое справа от входа, куда они с Доктором заглядывали в день рождения Молли – горел свет, розоватый из-за абажура лампы. Силуэтов в окне видно не было.
Доктор сидит там сейчас на диване с подушками и вещает о том, сколько раз он спасал Вселенную от Мастера и как один раз ему пришлось спасать от него же бедную маленькую Молли. А выросшая маленькая девочка слушает его, открыв рот - устроилась с ногами рядышком и прижимает к себе подушку в волнении и восторге. Бывшая миссис Смит смотрит на бывшего мистера Смита поначалу с упреком, но затем взгляд её смягчается, и она вспоминает – что там обычно вспоминают земные женщины – свадьбу, белое платье, младенца у него на руках, совместные поездки и праздники. Она его простит, Доктор всех убалтывает, иначе не бывает.
Он не будет рассказывать миссис Смит про ребенка из инкубатора, это слишком извращенная картина для её ограниченных мозгов, но он обязательно отведет Молли в сторону и скажет ей, откуда тот взялся. Она сморщит нос и скривит губы и скажет: «Брр, жуть какая!» и никогда больше не придет посмотреть. А когда тот ребенок появится на свет, они оба будут старательно делать вид, что его нет – потому что слишком тяжело жить с мыслью о его существовании. Так Доктор делает уже сейчас: никогда не спрашивает о нем, не приходит смотреть, не упоминает, ничего не хочет знать. Мастеру придется взять своего третьего-из-таймлордов и уйти или вышвырнуть Доктора из Тардис. Что он будет делать тогда? Сидеть здесь сотню лет и рассказывать своей наследнице о том, как Галлифрей горел, и вытирать ей сопли? Это никому не поможет, ничего не исправит и не вернет настоящий Галлифрей. Всё впустую – всё, что он делает.
Нужно что-то другое, ну же, думай! То, над чем он будет иметь полную власть. Малодушная мысль просочилась в его сознание: пользуйся тем, что тебе досталось даром, новым телом, оно дано тебе не случайно. «Биологическая необходимость», Доктор сам сказал.
Морозный воздух с улицы забирался по ногам всё выше, опутывая Мастера влажным коконом, заползал под рубашку и трогал кожу холодными пальцами, отчего по телу пробегала мелкая дрожь. Он прикрыл дверь и отошел от неё, чтобы не складывалось впечатление, что он ждал у порога.
Сказать Доктору: «Я согласен». Или лучше: «Так и быть, Доктор, я это сделаю». Или: «На что ни пойдешь ради любви к родине». Он играл с этой идеей, не приходя к определенному решению. Сколько бы он ни придумывал хлестких фраз, кислый привкус унижения не исчезал из них.
Доктор вернулся неожиданно, и Мастер вынырнул из своих раздумий, как пловец, у которого на глубине вдруг закончился воздух. Да, было его первой непрошенной мыслью, и он вскинул голову, чтобы взглянуть на Доктора. Тот светился умиротворенной радостью.
- Всё хорошо, - сообщил он, сияя. – Мы со всем разобрались.
Издевка послышалась Мастеру в этой фразе: «мы», без тебя, разобрались со всем, что ты натворил. Нет, решил он, не станет он соглашаться на предложение Доктора, когда тот так сияет. «Уже не надо», - скажет тот. – «Уже и так всё хорошо».
Мастер сделал шаг назад, затем ещё один, не в силах удержать себя на месте. Лицо Доктора посерьезнело, и он произнес:
- Постой, мне надо поговорить с тобой о Молли.
На этом Мастер не выдержал и, пробормотав «Мне некогда!», быстрым шагом бросился прочь.
* * *
«Тара, Тарсиус, Тегерос, Тигелла, Турон…»
Мастер последовательно вычеркивал из списка один пункт за другим. Слишком холодно, слишком жарко, имеется враждебная разумная жизнь, нет никакой жизни, просто не нравится, просто не то – каждый раз находилась причина, которая однозначно делала планету непригодной для использования. Он тщательно прошерстил свою память и путевые дневники Тардис (как ни странно, обнаружились и такие) и вынес в список 961 название. На данный момент он проверил три четверти из них и внутренне удостоверился в том, что места, хоть отдаленно напоминающего Галлифрей, ему не найти, но продолжал своё бессмысленное занятие.
Идея колонии изначально представлялась ему туманной, но он заставил себя загореться ею. Он закрывал глаза и воображал бескрайние поля, как в отцовских владениях; затем зал Паноптикона с рядами сидений, уходящих ввысь, темно-серый прохладный камень; затем прозрачный и тонкий, как мыльный пузырь, купол над Цитаделью. Он обещал себе, что выстроит всё заново – и через некоторое время ему удавалось почувствовать фантазию на кончиках пальцев; она приближалась, как под лупой – и на некоторое время давала ему импульс работать дальше. Но по мере того, как он продвигался безрезультатно всё ниже по списку, обманывать себя становилось всё сложнее.
Он не найдет другой такой планеты, как Галлифрей. Он не выстроит в одиночку целую цивилизацию. Что это будет за колония: он и младенец? Даже если и найдет, и выстроит – какой в этом будет смысл? Настоящий Галлифрей погиб, умер, исчез; он может создать только жалкую копию из остатков того знания, которое есть у него. Всё впустую, всё зря, всё напрасно. Каждый день его мысли совершали полный оборот от вдохновения и надежды, которые он силком вытаскивал на поверхность своей души, до осознания полной бессмысленности своих действий. Каждый раз, когда круг завершался, ощущение беспомощности распространялось по всему телу; сначала оно, холодное и липкое, падало в желудок, потом расползалось во все стороны, льдом по венам, до кончиков пальцев, до корней волос, до костей. И тогда Мастеру хотелось упасть лицом в стол, за которым он сидел, и завыть от отчаяния, затыкая уши, чтобы не слышать собственный голос. Но он не падал, а только сидел неподвижно и пережидал, пока холодная и липкая гадина сожмется и заползет обратно вглубь, между ребрами, и он сможет закрыть за ней дверь и до завтрашнего дня сделать вид, что её нет.
Перестать думать о Галлифрее он тоже не мог. Он по очереди постарался выключить из своего сознания мысли о Молли, о Докторе, о ребенке, который мог бы быть – и оставались только мысли об инкубаторе, которые неизбежно перетекали в мысли о Галлифрее. Против последних бороться было невозможно. Когда Мастер пытался сделать это, он обнаруживал, что стены Тардис выросли на Галлифрее, и если прикоснуться к ним щекой, можно услышать эхо мастерской, откуда она вышла, и уловить тонкий запах химической лаборатории, который никогда не выветривался из одного из коридоров академии. Компьютер говорил с ним галлифрейскими круглыми символами, и когда Мастер пытался настроить его на английский, Тардис с издевательским упорством переводила его обратно на родной язык. Шум двигателей Тардис, который обычно отфильтровывался сознанием, превращался в навязчивую ритмичную мелодию каких-то забытых парадных маршей.
Поэтому Мастер почти безвылазно сидел в медотсеке, единственном месте, куда Доктор никогда не забредал случайно, и терзал бесполезный список.
Дверь приоткрылась, и в медотсек просочился Доктор. Мастер не подал виду, что заметил его; он передвинул левую ладонь со лба на брови так, чтобы она надежнее прикрывала глаза, и углубился в свои бумаги. Он ожидал, что Доктор, как в прошлый свой визит, начнет с «Мне надо с тобой поговорить» - фразы, способной убить любое стремление к общению, если бы оно существовало изначально.
Но Доктор молчал, и Мастеру захотелось поерзать на стуле, заскрипеть его ножками по полу, щелкнуть ручкой – произвести хоть какой-то звук, который бы нарушил неуютную тишину. Доктор шаркнул подошвами по полу – перекатился с пятки на носок и обратно, постоял немного и нерешительно двинулся вглубь медотсека. Мастер невольно напрягся, когда Доктор приблизился к его столу, но тот прошел на несколько шагов дальше и остановился у инкубатора. Мастер сдвинул ладонь в сторону и настороженно уставился ему в спину; сейчас он мог ожидать от него любой диверсии.
Доктор сунул руки в карманы и спросил ненатурально легким тоном:
- Ты уже знаешь, как её назовешь?
Мастер отдернул ладонь ото лба и поднял голову.
- Что? – такого он точно не ожидал и не сразу решил, как реагировать на подобный поворот беседы.
Доктор коснулся пальцем стекла и повторил:
- Ты уже придумал, как её назовешь?
- Нет, - сухо ответил Мастер. Его глаза неотрывно следили за движениями Доктора.
- О.
Доктор нервно приподнялся на носках и кивнул. Затем он обернулся, будто собравшись с духом, и оперся пальцами о край стола Мастера. Указательным он поскреб столешницу и произнес:
- Как всё идет? – на секунду его пальцы оторвались от стола и дернулись в сторону инкубатора в указующем жесте, потом вернулись на прежнее место.
- По плану, - сказал Мастер.
- Понятно.
Доктор поводил указательным пальцем из стороны в сторону.
- Тебе нужна какая-то помощь?
Теперь Мастер поднял на него глаза и спросил с саркастичным изумлением, которое прикрывало изумление настоящее:
- С чего вдруг?
- Я просто… - Доктор еле слышно вздохнул, замолк и вдруг почему-то присел на корточки, опершись о стол одним локтем, так что теперь Мастер смотрел на него сверху вниз. Доктор почесал макушку жестом, который позволял ему тянуть время. – Наверное, с моей стороны было не… Я понимаю, почему ты обижаешься, глупо с моей стороны было предполагать, что ты согласишься на… - до сих пор Доктор обращался к коленям Мастера, но теперь посмотрел ему в лицо: - У тебя уже есть один ребенок, зачем тебе ещё, верно? – его губы на мгновение растянулись в подобие улыбки. – В любом случае, - сказал он поспешно и поднялся, - если тебе что-то нужно – ну, ты знаешь.
Теперь это было не просто неожиданно, это было неправильно, перевернуто с ног на голову, и Мастеру показалось неуместным ни молчание, ни привычный сарказм, но больше ничего в своем арсенале он найти не умел.
- Постой, - он вскочил следом за Доктором, еще не зная, что собирается сказать, оказался слишком близко от него и отступил назад. Рассказать Доктору про Галлифрей, чтобы тот понял, как важно, как жизненно необходимо сделать что-то. Вдвоем они придумают, не бывало такого, чтобы вдвоем они не решили задачу. Доктор не о том беспокоится – нет, о том, но сейчас важнее другое: - Мне нужно… Нам нужно вернуть Галлифрей.
На лице Доктора проступило разочарование, будто это было последнее, что он желал бы услышать, а затем он сложил его в фальшивую гримасу сочувствия и утешения:
- Мастер, послушай меня…
- Нет, Доктор, ты меня послушай! – Мастер повысил голос. – Мы должны вернуть Галлифрей, ты не понимаешь, - он схватился за бумаги на столе и тут же бросил, потому что и сам в них не верил. – Ты не понимаешь…
- Мастер, - Доктор пытался вклиниться в его речь, будто в передачу на другой волне.
- Мы не можем жить так, как ты этого не видишь? Мы должны что-то придумать, мы не можем всё оставить так, Галлифрей горит там сейчас – и горел, и будет, вечно, как ты не понимаешь?
- Мастер, - Доктор коснулся его плеча. – Послушай, дай мне сказать, - он говорил негромко и мягко, и Мастер закусил губу, потому что заранее видел, что Доктор скажет совсем не то, что нужно. – Их больше нет. Всё. Мы ничего не можем сделать. Я знаю, как это больно. Мастер, ш-ш, - Доктор не дал ему возразить и бережно взял за оба плеча. – Нужно принять это и жить дальше.
- Ты неправ, - возразил Мастер, тяжело дыша. – Я знаю, что можно всё исправить. Мы должны всё исправить.
Доктор глядел на него с жалостью, глаза у него блестели.
- Иди сюда, - он осторожно развернул Мастера к инкубатору и встал рядом, поглаживая его руку: - Смотри, вот оно, будущее.
- Значит, это твой план по спасению Галлифрея: нарожать как можно больше детишек? – спросил Мастер без определенной интонации, но Доктор рад был разглядеть в ней иронию; ему явно не хотелось продолжать разговор о Галлифрее, и он поспешил вернуться в знакомое русло:
- Я думал, это твой план, - слабо улыбнулся он.
- Если я могу рожать по одному ребенку в год, сколько лет нам понадобится, чтобы населить целую планету? – поинтересовался Мастер с математическим хладнокровием. – Лучше начать сейчас.
Доктор хмыкнул, как шутке, а затем обернулся к Мастеру с внезапным испугом на лице:
- Ты же не всерьез?
Мастер отобрал у него свою руку и ответил с явным раздражением, чтобы Доктору ничего не пришло в голову домыслить в его ответе:
- Естественно, не всерьез! У меня есть план получше, и если ты отказываешься помогать мне, я справлюсь сам.
* * *
Никакого запасного плана – как он в запале похвастал Доктору – у Мастера не было, а старый, с колонией, окончательно потерял всякий смысл. Мастер не мог даже заставить себя взглянуть на бесполезный список, который вызывал у него теперь холодные спазмы отчаяния в желудке. Наконец он сгреб все бумаги со стола и неуклюжим распадающимся комом протащил через Тардис и выбросил в пустоту открытого космоса.
Доктор встретил это со тихой радостью, будто украдкой наблюдал за выздоровлением пациента. Он хотел было приблизиться и что-то сказать, пока Мастер на пороге наблюдал за тем, как исписанные листы рассыпаются шлейфом за Тардис, но Мастер избежал сочувствующих рук и не дающих вздохнуть слов про «Принять и жить дальше».
Следующим пунктом в его плане было не «принять», следующим пунктом был новый план. Какой – он пока не знал, и вынужденное бездействие душило его. Что, если Доктор прав – ничего нельзя сделать, начинал думать он временами и тут же поспешно отбрасывал эту мысль, силой прогоняя её из своего сознания. Всегда есть выход. Всю свою жизнь и каждую свою смерть Мастер убеждался: всегда есть выход. Нужно только подумать. Нужно только приложить больше усилий. Нужно только быть умнее, хитрее, сильнее смерти. Если он не справится сейчас, в этом будет только его вина. Нельзя «принять» смерть; бежать и сдаваться – удел Доктора; а Мастер не может согласиться на поражение. Если так, то остается только перестать спорить, успокоиться, лечь и умереть.
Когда Мастер кругами ходил по медотсеку вокруг инкубатора, одна мысль постоянно возвращалась к нему, с каждым разом становясь всё весомей и требовательней: делать хоть что-то. Но в каком бы направлении ни начинал он развивать свои планы по возвращению Галлифрея, везде он натыкался на неотвратимые физические законы. Нельзя вернуть то, что однажды было заперто во Временной ловушке; всё, конец истории, ход закрыт, невозможно попасть внутрь и невозможно выбраться наружу.
Ощущение, что он теряет бесценное время, сковывало его и не давало думать ни о чем другом. Не ждать, делать хоть что-то.
Мастер прервал свое бесконечное движение по кругу и остановился. Доктор! Ну конечно, Доктор должен знать.
* * *
Доктор спустил ноги с консоли, заложил страницу книги пальцем и встретил Мастера настороженным внимательным взглядом.
- Что такое?..
Мастер упал на сиденье рядом с ним, боком, чтобы видеть лицо Доктора, и уперся ладонью в спинку кресла, подавшись вперед.
- Как называлось то дерево, которое росло прямо у выхода из Цитадели, через который мы сбегали в поля?
- Что? – Доктор мотнул головой и чуть отстранился от Мастера, пытаясь определить по его виду, что происходит.
- Как называлось то дерево? – повторил Мастер с угрожающей настойчивостью.
- С какого… при чем тут вообще дерево? – Доктор машинально поднял книгу, будто загораживаясь ею.
- Как оно выглядело?
- Не помню я! Высокое. Что тебе нужно?
- Если подняться на смотровую площадку Галереи искусств и посмотреть на восток, что можно было увидеть?
Доктор зажмурился на несколько мгновений; его губы были плотно сжаты.
- Жилые дома. Академию. Я не помню, - сказал он, открыв глаза. Лицо у него побледнело.
- Ты не помнишь, - обвиняюще повторил Мастер. Он придвинулся к Доктору и проговорил, стремясь каждым словом прошибить панцирь, которым тот отгораживался от мыслей о Галлифрее: - Ты не помнишь. А они никогда его не увидят. Ни-ког-да, - медленно произнес он, впечатывая это слово в сознание Доктора, чтобы оно запульсировало в нем так же, как в сознании Мастера. – Они никогда не будут такими, как мы. Что они будут считать своей родиной – Тардис?
Доктор опустил ладони на колени, уронив книгу, и сглотнул.
- Кто – они?
- Дети, которых ты мне предлагаешь в обмен на то, чтобы я забыл о Галлифрее. Как ты не понимаешь: это разные вещи, - он искал, как можно показать Доктору всю пропасть между двумя этими идеями, и с трудом находил бледные фразы: - Они никогда не поймут, когда мы будем говорить о Галлифрее. Я не хочу рассказывать легенды. Я хочу, чтобы они знали то, что знаю я. Я хочу, чтобы они увидели всё своими глазами.
Мастер не знал толком, чего он добивается от Доктора: согласия бороться за Галлифрей, проповеди, насмешки или вселенской мудрости. Доктор молчал, перебирая пальцами.
- Знаешь, они всегда другие, - сказал он вдруг. – Они никогда не будут такими, как ты, и неважно, есть Галлифрей или нет.
- Это очень глупо, - резко возразил Мастер, хотя сказать хотел совсем другое.
Доктор тихо хмыкнул.
- Ну, как уж получается.
Мастер отвернулся от него, облокотился о свои колени и прикрыл рот ладонями. Жутко и тоскливо и застрял ниже горла твердый ком, и Доктор только что ещё раз подтвердил ему, что ничего не поможет.
- Я не могу сидеть и ничего не делать, - невнятно сказал он сквозь скрещенные ладони. Доктор неуютно кашлянул, не зная, что ответить, и поерзал на сиденье. Мастер выпрямился и сообщил голосом судебного исполнителя:
- Я согласен, Доктор. Через час у тебя в комнате.
* * *
Доктор стоял у стены, и еще один шаг назад – и он бы вжался в неё лопатками и опущенными ладонями.
- Проходи, чувствуй себя как дома, - его неуместный жизнерадостный тон повис в воздухе, когда Мастер ничего не ответил на приветствие.
Спальня Доктора была пустой и голой по сравнению с апартаментами Мастера, со слишком узкой простой кроватью, но ему не хотелось звать Доктора к себе. На ум пришло слово «осквернять».
Мастер постарался воодушевить себя мыслью о том, что сам процесс не должен принести особых трудностей. Не в первый раз, в конце концов. Да, в первый раз в другом теле, но приспособиться можно быстро, тут тоже никакой хитрости нет.
Доктор машинально поскреб пальцами стену позади себя, потер одной ногой в кеде голень другой и спросил:
- Ты точно уверен?
У Мастера в запасе было несколько саркастичных ответов от «Ой, ошибся дверью, уже ухожу!» до «Когда это я был неуверен в том, что делаю?», но он ограничился простым «Да». Доктор нервно кивнул.
- Э… вот, - он сделал жест в сторону кровати, но скомкал его на полпути.
- Я вижу.
Мастер подошел к кровати и начал расстегивать пуговицы на рубашке. Доктор несколько секунд следил за его руками, словно не понимая, что происходит, а затем поспешно стал стягивать галстук, обнаружив, что отстает в несуществующем соревновании по раздеванию.
- Ты красивый, - сообщил он, стаскивая и комкая носки. Мастеру стало неловко оттого, что Доктор вдруг решил вспомнить про ухаживания. Они были ещё более неуместны, чем всё предыдущее, и ему стоило труда сдержать порыв и не сгрести вещи в охапку и уйти.
- Тебе обязательно надо поговорить? – оборвал он его.
Доктор замолчал и уже не пытался смотреть на Мастера. Мастер же искоса разглядывал его и с облегчением думал о том, что сейчас ему не надо демонстрировать внешних признаков возбуждения. То ли собственное неопытное тело подводило его, то ли тощее и неприглядное тело Доктора, но ему не удалось почувствовать ни малейшей искры желания.
Сняв с себя всё остальное, Доктор юркнул в постель. Мастер разделся не торопясь и лег рядом с ним на бок. Неловкость становилась почти нестерпимой, и Мастер сам себе не мог объяснить, почему всё ощущается настолько неправильно.
- Ну, делай что-нибудь, - велел он Доктору, только чтобы как-то рассеять тягостную атмосферу. Должно стать лучше, надо только начать.
Доктор положил одну руку на его талию, а другой притянул к себе за шею – неуклюже и чересчур бережно, словно не знал, как с ним теперь обращаться – и поцеловал в губы. Мастер зажмурился и ответил на поцелуй, языком раскрывая губы Доктора, и почти сразу же отстранился со странным чувством, будто он забыл, как нужно это делать, и перепутал весь порядок действий.
Ладонь Доктора гладила его по спине от поясницы до лопаток и обратно, и сознание регистрировало это движение, но никак на него не отвечало. Мастер попробовал ещё раз: он толкнул Доктора на спину, и тот послушно перевернулся, не отпуская его талию. Мастер лег сверху, упираясь одной рукой в постель. Он не решался вновь поцеловать Доктора и испытать то же разочарование, что и в первый раз. Вместо этого он коснулся его щеки щекой, чтобы избежать взгляда в глаза. Раньше одного того, что тело Доктора – Теты - прижималось к нему, и того, что он был готов, послушен и согласен, было достаточно, чтобы разбудить сумасшедшую жажду. Он хотел его, до дрожи, до боли, до безумия. Он хотел знать всё, что у него внутри, в самой его глубине; разобрать его по винтикам и собрать вновь, так чтобы теперь он играл только для него. Он хотел, чтобы Тета так же хотел его; чтобы не мог дышать, пока он не разрешит ему; чтобы хотел быть ещё ближе – ближе, глубже, теснее, чем позволяла любая телепатия. Самое смешное, что мы тогда даже не знали, что нам друг с другом делать. Помнишь, как ты прижал меня к земле и стал кусать – мои пальцы, мои губы, мои щеки. Ты был горячий, как песок под солнцем, и тебя била дрожь, а я не знал, что сделать, чтобы утолить твою жажду. Это давно уже были не мысли Мастера, он и не заметил, когда в них вплелся голос Доктора; воспоминание было одно и то же, и благодаря тому, что оба они рисовали одни и те же образы, они становились объемными и застилали реальность. Я хотел обладать тобой, мне было мало держать тебя за руку, обнимать тебя или знать твои мысли. Я не мог понять, что мне сделать, чтобы ты стал моим, до конца. Мы катались в траве, голодные, глупые. Нам было больно, нам было хорошо. Мы бились и вжимались друг в друга, и кусались – и нам было мало, мало, мало, и всё было не то.
Их головы соприкасались, и тела двигались в едином ритме, и Мастер повторял, не в силах прекратить: «Тета, Тета, Тета». Он не чувствовал ничего этим новым телом, только скольжение внутри себя, горячие всхлипы Доктора на своем лице, его руки на своей спине. Всё, что он ощущал, было отголоском прошлого, умершего. Он поддавался ритму, который задавал Доктор, проваливался в несуществующее и шептал «Тета-Тета-Тета», с каждым разом раня себя всё больше, и когда он довел себя до почти невыносимого отчаяния, Доктор остановился.
Мастера вышвырнуло в реальность, как головой о воду.
- Всё? – спросил он.
Доктор кивнул, и он сразу же выпутался из его объятий и отвернулся на другой бок. Руки Доктора скользнули на его талию.
- Спасибо, - прошептал он.
- За что?
- За то, что согласился.
- Не воображай о себе много, я делаю это для себя.
Доктор коснулся губами его плеча и помолчал.
- Куда всё ушло? – тихо спросил он. Он притянул Мастера к своей груди, и тот не стал противиться.
- Перегорело.
Мастер неподвижно смотрел в пустую стену и чувствовал на своем плече неровное дыхание Доктора сквозь сжатые зубы, и как щека у того становится влажной.
Конец второй части
@темы: Моё, Сериалы - Doctor Who, John Simm/The Master, Высокие, высокие агрессорско-виктимские отношения!, Слэш, Фанфики
-
-
08.05.2011 в 15:01"Та" - наверное?
Не нужно переживать. Все хорошо. С нетерпением ожидаю продолжения.
-
-
08.05.2011 в 15:04"Та" - наверное?
в каком именно месте?)
-
-
08.05.2011 в 15:17-
-
08.05.2011 в 15:32спасибо! исправила)
-
-
08.05.2011 в 15:56И очень горько за их теперешнюю разъединенность.
-
-
08.05.2011 в 16:00Конец просто пробивает на слезы ощутимым отчаянием, которое копится всю главу, сожалением об ушедшем... и... и вот это "Куда все ушло? - Перегорело." - это просто нет слов, только отголоский эмоций персонажей.
Зацепило и не отпускает.
-
-
08.05.2011 в 18:14Согласна с предыдущим комментатором - зацепил конец. Жалко их очень(
А еще понравилось, как Доктор с миссис Смит разговаривал
-
-
08.05.2011 в 18:58И конец, да...
-
-
09.05.2011 в 12:00-
-
09.05.2011 в 12:23-
-
09.05.2011 в 12:48спасибо всем за комментарии, я перестала бегать по потолку)))
-
-
09.05.2011 в 12:51-
-
09.05.2011 в 13:17Если я могу рожать по одному ребенку в год, сколько лет нам понадобится, чтобы населить целую планету? – поинтересовался Мастер с математическим хладнокровием. – Лучше начать сейчас.
но вот концовка добила, совсем добила
-
-
09.05.2011 в 15:42гениально - это Шекспир, а я так, в сторонке постою))
неужели они больше никогда не будут счастливы?
это еще где-то середина фика, всякое может произойти)
-
-
10.05.2011 в 10:25мне понравилось
-
-
10.05.2011 в 10:58спасибо!
-
-
10.05.2011 в 13:24-
-
11.05.2011 в 22:10Все, кстати, вполне обоснованно, и переход к ангсту не резкий. Потому, собственно, и страшно. И даже кажется, что любой хэппи-энд или хотя бы околохэппи-энд будет не в характере.
Эта часть и в плане описываемых событий, и в плане языка одна из самых цепляющих. Хочется вчитываться и смаковать каждое слово. В общем, спасибо
-
-
11.05.2011 в 22:50ох, рада, что понравилось) надеюсь, дальше будет не хуже))